Нечто незнакомое и удивительно прекрасное вдруг возникло в груди и коснулось губ.

А когда его поцелуи стали более жаркими и требовательными, ей показалось, будто лунный свет пронизал все ее тело, и прелесть этого ощущения пробудила в ней чувство, которого она не знала прежде.

Чувство это было столь поразительным, великолепным и нереальным, что воспринималось как часть волшебства, являвшегося лишь во сне.

Может быть, она спит?

Но нет, он целует ее наяву — наверное, потому, что боится потерять ее…

Вновь завороженная магией, которая не давала возможности думать, она могла лишь ощущать, как лунный свет струится сквозь нее, погружая в неописуемый экстаз.

Она могла лишь отдаваться этому чуду.

Наконец, переполненная восторгом, охватившим обоих так, что чуть не задушил их, Пепита уткнулась лицом в шею Торквила.

— Я люблю тебя! — молвил он прерывающимся голосом. — Боже, как я люблю тебя!

Она не ответила — у нее просто не было слов.

Он бережно приподнял ее подбородок.

— Скажи, что ты чувствуешь ко мне, — произнес он, глядя в ее прекрасные, чуть испуганные глаза.

— Я… люблю тебя… тоже, — прошептала она, — но… я не знала, что любовь — такая.

— Какая, моя милая?

— Такая удивительная… Мне кажется, будто я не хожу по земле, а плаваю среди… звезд.

— Я тоже ощущаю это, — признался он. — Моя любимая, ты сделала для меня очень трудными эти последние несколько дней. Я понял, ты пыталась избегать меня, в то время как я хотел, чтобы мы сказали друг другу о нашей любви.

— Это как раз то… чего мы… не должны делать.

— Почему?

Она вздохнула так, словно вздох этот вырвался из самых глубин ее существа.

— Ты… знаешь почему.

— Единственное, что я знаю, — заявил он, — это то, что я не могу без тебя, и поскольку я знаю, что и ты любишь меня, моя прекрасная, все остальное не имеет значения.

Употребив нечеловеческие усилия, Пепита чуть отдалилась от него, хотя его руки все еще обнимали ее.

— Выслушай меня… пожалуйста… ты должен выслушать меня.

— Я слушаю, но ты знаешь, все, чего я хочу, — это целовать тебя.

Она уперлась обеими руками в его грудь, чтобы помешать ему сделать это.

— Дети… я должна… думать о… детях! — запинаясь, промолвила она.

Торквил молчал, и она продолжала:

— Ты знаешь, если герцог поймет, что мы чувствуем друг к другу, он отошлет меня отсюда… а я не могу оставить здесь детей без какой-либо… защиты.

— Защиты детей? — удивился Торквил. — Ты что, в самом деле боишься герцогини?

— Она ненавидит их! — воскликнула Пепита. — Она пытается настроить герцога… против них, несмотря на то что пока… ей это не удается.

— Но он любит их и не допустит, чтобы им кто-нибудь навредил.

— Ты знаешь, что я не могу… оставить их.

— Но ты не можешь оставить здесь всю свою жизнь, — рассердился Торквил, — и терпеть обращение к себе как к отверженной, выслушивать невероятные грубости от этой проклятой женщины!

Он говорил резко, и это было так необычно для него, что Пепита невольно улыбнулась.

— Сейчас… ожидается, — сказала она немного неуверенно, — сглаживание ваших прежних распрей с Мак-Донаванами.

— Если они все такие, как герцогиня, я бы искоренил весь их клан, будь это в моих силах! Он вновь привлек ее к себе.