— Никакие Мак-Донаваны или кто-либо еще не смогут помешать нам быть вместе.

Он хотел поцеловать ее, но Пепита отвернула свое лицо, так что губы его встретили ее щеку.

— Я думаю… не только о детях, но также и о тебе.

— Обо мне? — опешил он. — Каким образом?

Ты — Мак-Нэирн, и я знаю, герцог любит тебя и относится к тебе как к сыну. Он изгнал родного сына за то, что он женился на моей сестре. Что же тогда он сделает с тобой, если узнает, что ты любишь меня?

— Он — не мой отец.

— Но он — твой вождь, — напомнила Пепита, — и ты знаешь так же хорошо, как и я, что, хотя ты не зависишь от него, твои земли граничат с его землями, и ты — Мак-Нэирн, член клана.

— Я не боюсь его, единственное, что имеет для меня значение, — это ты. Ты наполняешь всю мою жизнь, и я не могу думать ни о чем, кроме тебя и твоей красоты.

Пепита тяжело вздохнула.

— Пожалуйста… пожалуйста, будь… разумен, — умоляла она, — ради себя и ради меня!

— А что ты имеешь в виду под» разумностью «?

— Я думаю, было бы лучше, если б ты удалился на какое-то время, чтобы мы успели забыть то, что случилось сегодня.

Он сжал ее в объятиях.

— Ты забудешь?

— Это… другое дело.

— Почему это — другое дело?

Она хотела спрятать свое лицо у него на груди, но он опять повернул его к себе.

— Ответь мне искренне, ты сможешь забыть мою любовь и то, что я целовал тебя?

Она опустила глаза, не в силах произнести хоть слово.

И вновь их губы слились, и он целовал ее так страстно, с такой одержимостью, что она ощутила себя частью его, перестав быть собой.

Ее мягкие и податливые губы говорили о преданности и доверии ему, и его поцелуи тоже стали более нежными и ласковыми, и она не могла сопротивляться его немой мольбе.

Она со всей очевидностью поняла, что полюбила его с самого первого мгновения, когда почувствовала в нем единственного друга в замке.

Эта любовь с каждым днем становилась все сильнее.

Каким невероятно прекрасным был он в своем килте!

Она не могла думать ни о чем ином, любовалась им, когда он был рядом, видела его каждую ночь во сне.

И теперь, в эти минуты счастья и неземного блаженства, она поняла — именно о такой любви она мечтала.

Такую любовь испытывали друг к другу Алистер и ее сестра.

Такую любовь она надеялась когда-нибудь найти, если ей очень, очень повезет.

Эта любовь сама нашла ее, но в жизни любимого человека она, Пепита, ничего не могла значить, а потому надо собраться с силами и отказаться от этой любви.

Как будто угадав ее мысли и чувства, Торквил поднял голову и спросил:

— Что мы можем сделать, моя любимая?

И опередил ее с ответом.

— Я намерен жениться на тебе, но мне понятны твои чувства к детям.

— Как могу я… довериться… герцогу?

Пепита говорила тихим, срывающимся голосом, ибо в это время Торквил целовал ее в щеку и ее сердце отчаянно билось рядом с его сердцем.

— Да, он обошелся с Алистером отвратительно и противоестественно, — констатировал Торквил, — но, может, теперь это послужит ему уроком.

— Можно ли быть уверенным в этом? — покачала головой Пепита. — А ведь есть еще… герцогиня.

— Я не думаю, что ей удастся убедить его отослать детей.

— Но… если у нее будет сын, она возненавидит Рори еще сильнее, чем сейчас, и она может даже… что-нибудь… подстроить против него.