— Ты дочь Джима, — ответил Кингсли, — и этим все сказано.

И прежде чем Габриэль успела что-либо ответить, он повернулся и ушел.

Габриэль осталась на берегу реки, охваченная бурей новых ощущений. Впервые за много месяцев она почувствовала, как с ее души упал тяжелый камень. Она и не подозревала, что ей будет так трудно изо дня в день притворяться и лгать. И в то же время ее мучил стыд. Она хотела убить человека — замечательного человека, лучше не сыскать. Может быть, Керби простит ее, поняв, что из-за горя она потеряла разум, — но сама Габриэль никогда не простит себя за эту чудовищную ошибку. И самое главное, она не знала, сможет ли Дрю простить ее. Она боялась, что после всех уверток и лжи он никогда не сможет снова ей поверить.

Глядя на черную воду, текущую мимо, и ничего не видя перед собой, девушка стояла и ждала, когда же придет Дрю — и придет ли вообще.* * * Малыш мирно спал в своей самодельной колыбельке, и собака, добровольный страж, лежала рядом. Дрю сидел на задке хозяйственного фургона, глядя на обоих с любопытством и смутной нежностью, которая постепенно заполняла пустоту в его сердце. Ему очень хотелось принять это новое чувство без насмешливого скептицизма, давно уже ставшего частью его натуры.

Если он пойдет сегодня к Габриэль, то отдастся во власть этим новым, незнакомым до сих пор чувствам. Он свяжет себя обязательством не менее прочным, чем брачный обет, который дается перед богом и людьми. Дрю никогда не считал себя образцом добродетели, но и не играл женскими сердцами ради собственной забавы. Все его прежние связи были с опытными женщинами, которые заранее знали правила игры и пределы близости. Он редко возобновлял эти связи, таким образом избегая даже намека на какую-то сердечную привязанность.

Но Габриэль… Ах, с Габриэль все по-другому! На сердце теплело даже от звука ее имени. Это имя волновало его, пробуждало неотступное желание, которого прежде Дрю никогда не испытывал. Он улыбался при одной мысли о ней, и сердце срывалось на такой стремительный ритм, что он едва мог дышать. Дрю хорошо понимал: если он еще хоть разок обнимет Габриэль, то уже не сумеет изгнать ее из своего сердца. До сих пор все его попытки забыть эту девушку лишь сильнее воспламеняли его страсть.

Дрю вздохнул, выпрыгнул из фургона, чтобы налить себе кружку кофе, но по дороге к костру увидел, как из тени под деревьями вышел Керби. Дрю остановился и постарался взять себя в руки: он знал, что сейчас последует множество вопросов, и приготовился на них отвечать.

— Дрю, — сказал Керби, остановившись рядом, — Габриэль мне рассказала удивительную историю.

Дрю молча кивнул, у него вдруг пересохло во рту.

— Она сказала, что ты обо всем знал.

— Да.

— И очутился в очень затруднительном положении, не так ли?

Услышав насмешливую нотку в голосе Керби, Дрю сухо ответил:

— Да, мне тоже так кажется. Кстати, я попал в затруднительное положение в ту самую минуту, когда вошел в тот проклятый салун и подслушал тех троих парней, решивших продырявить твою шкуру.

— Не могу сказать, что сожалею об этом. Если бы не ты, меня бы уже не было в живых.

Дрю помолчал.

— Как ты думаешь поступить с Габриэль?

Керби пристально посмотрел на шотландца.

— Пока она останется здесь. Вряд ли ей стоит сейчас быть одной. Здесь никто не знает, кто она такая на самом деле, — вряд ли кто-либо из погонщиков сообразит, что наш Гэйб и даже наша Габриэль — актриса Мэрис Паркер. Если ее кто-то преследует, ей будет грозить опасность до тех пор, пока мы не узнаем, кто этот человек.

— Знаю, — сказал Дрю. — Стрелок явно хотел ее убить, потому что решил, что девушка его хорошо разглядела и сможет узнать.