На мой взгляд, из всех шотландских городов Абердин обладает наиболее ярко выраженной индивидуальностью. Впрочем, возможно, мне так только кажется из-за того, что я знаю этот город лучше других: в молодости я немало настрадался от его фанатичной страсти к точности. Вообще, надо сказать, что рыжие головы абердинцев являются украшением английской журналистики. Владельцы печатных изданий охотно берут на работу этих трезвых и скрупулезных журналистов, ибо их присутствие в газете сводит к минимуму риск судебных дел по обвинению в клевете. Редакторский карандаш абердинца безжалостно вымарывает со страниц всю словесную шелуху, оставляя лишь надежный костяк реальных фактов. В подобных руках карандаш перестает быть просто карандашом и становится чем-то вроде хирургического скальпеля. Однако для начинающего писателя, который путает свою претенциозность с божественным озарением, нет ничего полезнее, чем годик-другой походить в рабах у такого вот бывшего школьного учителя из Абердина. В этом я убедился на собственном опыте, когда, будучи молодым журналистом из провинции, приехал в Лондон и занял пост редактора отдела в одной из ежедневных газет. Вот весьма показательная история. Как-то поздно вечером мне передали короткую заметку, в которой рассказывалось, что на фиговом деревце во дворе собора Святого Павла появились плоды — числом семь штук. Я кое-что подправил в тексте, придумал подходящий заголовок и пустил новость в текущий номер. Три дня спустя меня вызвали на ковер к ночному дежурному редактору, урожденному абердинцу.

— Это ваша работа? — спросил он, швырнув мне в лицо газетную вырезку.

— Моя.

— А разве вам не известно, — отчеканил редактор, сопровождая каждое слово ударом по столу, — что-точность — пер-р-рвейшее-требование-в-нашей-пр-р-рофессии? Прочтите это!

И он бросил на стол читательское письмо. Это было послание одного из тех назойливых идиотов, которые от корки до корки шерстят печатное издание в надежде отыскать хоть малейшую неточность (надо думать, они и сами родом из Абердина). В данном случае читатель сообщал, что самолично побывал во дворе собора Святого Павла и пересчитал несчастные фиги — их оказалось не семь, а восемь! И вот теперь мой редактор стоял, перегнувшись через стол — со всклоченными рыжими волосами и гневно сверкающими очами — и изливал на меня поток своего сарказма:

— Насколько мне известно, Святой Павел в пяти минутах ходьбы от нашей редакции! Вам не приходило в голову сходить туда и пересчитать фиги?

— Нет, сэр, честно говоря, не приходило. Кроме того, заметку принесли мне в одиннадцать вечера, когда на улице уже совершенно стемнело.

— А что, вы не знаете о существовании такой вещи, как электрический фонарик?

— Об этом я как-то не подумал.

— Жаль вас огорчать, молодой человек, но вы ничего не добьетесь в нашей профессии! Я сам только что был возле собора и, представьте себе, — тут он сделал эффектную паузу, дабы я мог в полной мере ощутить весь ужас своего положения, — действительно обнаружил восемь фиг на дереве! Советую впредь быть аккуратнее…

После года работы в редакции я знал назубок все книги, где приводились ссылки на текущие события. Я завел привычку читать на сон грядущий «Кто есть кто», церковный справочник «Крокфор» и «Регистр Ллойда», а в процессе борьбы с «неумолимыми фактами» научился уважать абердинский способ мышления. Могу засвидетельствовать: он наилучшим образом приспособлен для того, чтобы воспитывать квалифицированных и расторопных работников в различных сферах деятельности. Именно благодаря своему абердинскому редактору я выработал такие ценные качества, как острое чутье на факты и добросовестное отношение к мельчайшим деталям.