«Куда они за сапогами потащились, в Кимры, что ли? Работнички. Урежу содержание».

Однако, отправившись к лазу и раскрыв его, он убедился, что пацаны не тунеядничали, а поработали достаточно усердно: спуск в подземелье был расширен до нужных размеров. Недолго думая, Михаил скинул лапсердак, спустил лестницу, по ней – чемодан, прихватил фонарь, в зубах зажал нож и полез вниз.

Он долго осматривал ящики, отыскивая знакомые, и наконец нашел один из тех, которые укладывал лично. Что там внутри – не помнил, тогда, в сорок первом, он ничего не видел, не слышал и думал лишь о том, как подло, несправедливо поступает с ним выживший из ума совестливый отец.

Теперь, получив свое и потому успокоившись, Михаил был склонен более терпимо отнестись к мысли о том, чтобы даром отдавать то, что получил. Чисто в теории. Сам же он этим заниматься не собирался. Вскрыв отцовский ящик, он принялся неторопливо изучать знаменитую коллекцию Введенского, свое наследство.

Ценители готовы были выложить за нее миллионы золотом даже в двадцатые годы, когда русские иконы ценились на международном рынке по стоимости досок, на которых были писаны. За годы своего иконного промысла Михаил научился, как сам смеялся, «различать духов», приобрел сметку и вкус и безошибочно выявлял ценную вещь.

Когда отец собирал свою всемирно известную коллекцию, ничего этого у него не было и в помине. Поэтому теперь, изучая ее составные, новый Михаил с удивлением и восторгом понимал, что в руки ему попали сокровища не менее, а то и более ценные, чем даже его золото. По очереди извлекая иконы, он прятал их в свой чемодан, бережно перекладывая чистым полотном и специально нарезанными мягкими валиками.

Тут был образ Тайной вечери – изображение, которое своей «летящей» византийской свободой рисунка, солнечными бликами, сочными цветами, изяществом фигур и лиц свидетельствовало об авторстве учителя Андрея Рублева старца Прохора с Городца. Образ Николы-Липня – не иначе Алекса Петров или очень хороший список.

Образ Влахернской иконы с крестообразным ковчегом со множеством частиц святых и мучеников. Михаил принялся разбирать их имена и бросил это дело, ему вдруг показалось, что в хранилище стало нестерпимо тесно, как если бы все они собрались тут собственными персонами, во плоти. Он поспешил убрать ее с глаз долой.

– Аве покровитель, ты заслужил свечу толщиной с дуб, – пробормотал Михаил, извлекая образ одноименного архангела, но тут же невольно стих перед этим ликом. Длинная, гибкая, чуть вытянутая шея, шапка густых кудрей, склоненная голова, пронизывающий и одновременно кроткий взгляд – рука сама потянулась сотворить крестное знамение. Михаил потряс головой, отгоняя наваждение, отвел глаза.

– Черт знает что такое. Опиум для народа.

Он глянул на часы и присвистнул: ничего себе, невесть как прошло целых три часа. Пора выбираться, на сегодня достаточно. Уложив в чемодан свои обретения, Михаил полез наверх. Он одолел уже две трети лестницы, как вдруг снаружи послышались возня и шаги.

– Явились наконец, бездельники, – добродушно проворчал он, – принимайте.

Все произошло моментально – из руки вырвали чемодан, лестницу сильно пнули так, что она, отлетев от одного края лаза, ударилась о другой – и Михаил, не удержавшись, полетел спиной вперед с высоты почти двух метров. Померк, едва забрезжив, свет, лаз закрылся, застучала земля по дереву, как по крышке гроба.

27

Мысль о том, чтобы сплавать на ночь-другую на озерный остров, возникла давно. Теперь, как рассудил Колька, было самое время сделать это. Не хотелось выяснять отношения ни с Олей, которая была совершенно не права, ни с матерью, которая была права совершенно. Ни тем более с отцом, потому что… да потому что непонятно было, что выяснять.