Не из тех он был, кто ждет приглашений. Двое других замешкались, а потом и вовсе решили остаться.

В считаные минуты непрошеный гость достиг острова и, как тюлень, выбросился на песок.

– Здоров, абориген, – салютовал он, протягивая широкую ладонь, – я Василий, вон те два ссыкуна – Гога и Сашок. А ты?

Рыжеватый, щербатый, носатый, глаза-щелки, физиономия простецкая и улыбка до ушей.

Колька пожал ему руку:

– Николай. Что там сегодня, спокойно?

Тот хохотнул:

– Ага.

– А чего так?

– А кому там шуметь?

Из палатки вылез Пельмень, затем выглянул, моргая на свету, Анчутка.

– Андрей.

– Яков. А вы что, оттуда? – с опаской спросил Анчутка.

– Мы на работу, – объяснил Василий, – трудиться тут будем.

– Где? – не понял Пельмень.

– Да там, – Василий указал в сторону развалин, – раскопки вести.

Пельмень и Анчутка переглянулись.

– Вы археологи? – покосившись на приятелей, уточнил Колька.

Василий перевернулся на спину, закинул за голову руки – сильные, ухватистые, ладони лопатами, – подтвердил:

– Ага. Московский археологический.

– А что там такое? – поинтересовался Колька мимоходом.

– А кто его знает, – честно ответил тот, – может, есть что, а может, нет – нам-то никакого дела. Наша забота: лагерь разбить, огородить, оглядеться. Старшой приедет с бумажками-разрешениями, пальцем ткнет туда-сюда, вот тогда и пойдет работа. А до этого… что ты там говоришь, с рыбой-то?

Моментально, пружиной поднявшись, приблизился к садку, со знанием дела похвалил добычу, задал пару вопросов сугубо рыбацкого характера.

– А что, заманчиво, – одобрил он, – ладно, ни пуха тогда. До встречи! Заплывайте в гости, если что, не чинясь, по-соседски.

И, ухнув в воду, бодро погреб обратно.

– И что? – спросил Пельмень.

– Что-что, плакали наши пожитки и заработок тоже, – тоскливо объяснил догадливый Анчутка, – как и говорил дед: все раскопают, выскребут, и все другим останется… Э-э-эх!

– Что, было что скрести? – как бы между прочим спросил Колька.

Пельмень махнул рукой:

– Да что теперь-то поминать. Была кое-какая монета, бирюльки разные, лом бронзовый, медный, подсвечники.

– Ящики, – вставил Анчутка.

– А в ящиках что?

– Пес его знает. Отнесли до барыжницы, сбросили, получили и пошли себе, – пояснил Пельмень и, спохватившись, вернулся к больному: – Все из-за тебя, юбка бабья! На ночь глядя завел: мертвяки, покойники. Тьфу!

– Я – баба? – возмутился Яшка. – А сам-то улепетывал, аж пятки сверкали!

Колька снова встрял:

– Эй! Что за барыжница? Вдруг знакомая?

– Глядишь, и знакомая, – ухмыльнулся Пельмень, – эта, как ее… Наталья чокнутая, которая все про Ванечку песни поет.

Колька сплюнул в костер, Яшка посулил ему чирей на язык.

– За собой следи, – посоветовал Пожарский, – а ты свистишь.

– Век воли не видать, – заверил Пельмень, – что, я ее не видел, что ли?

– И что же, приняла хабарец и расплатилась? – недоверчиво уточнил Колька.

– Ну.

– И много дала?

– Как и столковывались – по два червонца.