А зачем? Он не занимается хозяйственными вопросами. Почему не идут ко мне? И чего жаловаться?
Знали, куда ехали. Кто приехал сюда не по собственному желанию? Зачем идут на приём к норвежскому переводчику? А ко мне не идут.
Удивительно, Цивка не понимал, что этими вопросами сам подтверждал, что люди ему не верят, ему не доверяют, а потому и идут жаловаться к консулу, к норвежцам, пишут письма президенту.
Следующий вопрос, заданный водителем Курбацким подтверждал другое положение вещей, которое мы обсуждали с Цивкой в кабинете и он отвергал заявления рабочих. Курбацкий спросил:
— Имеют ли права закрывать наряды по тарифу ниже указанного в контракте?
— Нет! — ответил грозно, — директор. — Придите ко мне с контрактом, и мы разберёмся. Но хочу напомнить, что многих рабочих, работавших под землёй с высоким разрядом, мы брали на свободные рабочие места с более низким окладом. Всё теперь зависит от начальника участка и вас самих. Будете работать хорошо, повысят оклад. А на меня жаловаться нечего. На меня всю жизнь жалуются. Подают в суд. Но на сегодняшний день ни один человек не выиграл судебный процесс. Индексацию зарплаты мы производим. А те судебные процессы, что мы проиграли, касались заработной платы. Я тогда не знал насчёт индексации. Теперь всё приведено в соответствие с нормой.
Цивка опять подтвердил слова рабочих о неправильной выплате зарплаты и о том, что проигрывал в суде и сам не заметил этого, продолжая опасную для себя тему:
— Сегодня я запретил переработки. Потому что получалось, будто я вас силком заставлял перерабатывать. Я думал, люди ехали сюда, чтоб заработать. Не хотите, не надо. Теперь сто двадцать часов работайте, как положено, и всё.
Стало быть, Цивке указали на его нарушения. Конечно, их заставляли работать больше, чем положено, о чём и говорили мне шахтёры. Но при этом администрация рудника по команде Цивки находила способы платить меньше, чем полагалось за переработки. Вот с этими исками в суд и обращаются шахтёры, по окончании работы на Шпицбергене, когда Цивка уже не может их сам уволить.
Следующий вопрос был о том, почему отсутствуют в продаже сигареты. Цивка не растерялся и тут, отвечая:
— Скажу о куреве. В Лонгиербюене запрещено курить в общественных местах. И окурков нигде нет. А у нас детей направляем собирать окурки. Но замечание принимаю. Сигареты завезём.
Цивка то ли не знал, то ли опять не хотел вспоминать, что именно у норвежцев мы переняли опыт направления детей на улицы собирать мусор.
Там детям за эту работу платили, стали платить и у нас.
Вопросов и дальше было много, попробую дать их с ответами без комментария в форме газетного интервью.
Вопрос: Можно ли покупать норвежские марки на конверты с оплатой по карточкам?
Цивка: Марки привозят по вашей просьбе из Норвегии. Подумаем, как сделать оплату по карточкам. Спрашивают, кстати, почему нашу прессу не получаем, а деньги на оборудование убухали. Сообщаю, что технику мы получили бесплатно. Можно получать газету так, что один номер будет стоить двадцать рублей. Бузни предлагал мне заняться пиратством, чтобы размножать газету на ксероксе или дать команду профсоюзу оплачивать. Я так делать не могу. Профсоюзом я не командую.
Вопрос: Будет ли решён вопрос с переводом денег банку Менатеп, чтобы мы могли получать валюту?
Цивка: Нет. Мы решаем это со сбербанком. Я, например, во время командировки сюда должен получать сто рублей в день. Но я их не получаю. Привезут банковские карточки, и раздадим каждому.
Вопрос: На каком основании увеличили плату за квартиру, когда условия жизни остались без изменения?
Цивка: Вы раньше платили семьдесят — девяносто рублей. Это было неправильно. Нужно было увеличить плату раньше. На материке больше платят.
А тут и мусор вывозят, и бельё стирают и всё, что надо делают. |