Я дал свой электронный адрес в Москве и попросил, чтобы Юрий Дмитриевич написал мне домой все свои соображения. Вскоре мы пошли по домам, и по пути в научный центр я встретил своих: Державина, Колесникова, Мишу и Олега. Они шли купаться по традиции Державина. Она мне уже известна с прошлого года. Я, естественно, присоединился к ним, и пошёл назад.

У моря Андрей, Виктор и Миша разделись до гола и побежали в море. Я снял сапоги, носки и окунул лишь ноги, что и заснял своей цифровой камерой Олег. Все оделись и весело возвратились домой, где нас ожидала разогретая сауна. Погрелись напоследок. Потом упаковал компьютер и видеокамеру в рюкзак, что далось отнюдь не легко, но уместил, хоть и мал рюкзак. Так и подошёл к концу фактически последний день в Баренцбурге.

30.08.04

Это должно стать последней записью дневника, поскольку делается она уже в Москве, но о последних часах пребывания на Шпицбергене.

27 августа, пятница

Утром проснулся в семь по будильнику. Умылся и пошёл будить Старкова, но он уже сам проснулся. Стал упаковывать свои вещи в портфель-чемоданчик. С большим трудом впихнул последними тапочки. Тут выяснилось, что у меня две верхние куртки. Одну, что потеплее, осеннюю пришлось надеть на себя, так как для неё вообще места нигде не было. А другую, ветровку, я скрутил и долго соображал, куда её сунуть покомпактнее, пока не нашёл, что внешний карман рюкзака растягивающийся. Туда и втолкнул пакет с курткой.

Тут сообщили, что Андрей приготовил завтрак. С удовольствием поели, понимая, что впереди ещё много времени, а мы пока не знаем, как и где устроимся. Но вот пришёл оранжевый автобус, все спокойно уселись, забрав с собой приготовленную пищу, и поехали на ГРЭ.

Полёт был консульским, поскольку в этот день годовщина гибели нашего самолёта. В Лонгиербюене все вышли из вертолёта, и к нам тут же подошли два норвежских полицейских с редактором газеты «Свальбард постен».

Главный полицейский меня увидел, узнал радостно и пошёл здороваться. За ним и второй полицейский. Следом подошёл, весело улыбаясь, и редактор газеты.

Протянул мне руку, как ни в чём ни бывало, и достал из сумки свежий номер газеты, говоря, что моё письмо опубликовано. Показал мне мою подпись под письмом и тут же забрал газету. Понятно, что она ему была сейчас нужна, поскольку он собрался дать её нашему консулу.

Я поблагодарил и сказал, что в прошлый раз он почему-то меня неправильно понял, хотя ничего плохого я не имел в виду. Редактор понимающе кивнул головой и тем самым инцидент наш был исчерпан. Победила дипломатия.

Остающиеся в Лонгиербюене пассажиры забрали вещи и понесли в аэропорт, где у ворот нас уже ожидал Умбрейт. Увидев его, я понял, что никаких проблем у меня в этот день не будет. Консул, Старков, Державин, чета Крейдун и девушка, оказавшаяся родственницей одного из погибших в авиакатастрофе, а так же полицейские и журналист сели в вертолёт и полетели к месту, где установлен памятник погибшим. А мы с остальными археологами погрузили наши вещи на тележку и с позволения Алис, которая, естественно, не могла мне отказать, поставили тележку в ангар на хранение до нашего отправления.

Затем все отправились пешком прогуляться в посёлок, а мы с Умбрейтом подъехали в его офис рядом с аэропортом, где он хотел показать мне на компьютере последние снимки, сделанные им вчера на Пирамиде.

Вид покинутой Пирамиды, конечно, неприятный. Всё разрушается и заливается водой. Двери всех зданий распахнуты, всё ломается, разворовывается, поскольку туристы понимают, что русским уже ничего здесь не нужно.

Умбрейт дал мне все снимки на компакт диске. Короче, он сделал максимум возможного, чтобы я и Михайлов могли вести работу по защите Пирамиды от полного разрушения. Затем сели в машину и вскоре догнали наших путешественников. Только отвезли их к зелёному домику, как услыхали возвращающийся вертолёт и поехали встречать Старкова (он очень беспокоился, как мы управимся с транспортом в Лонгиербюене, и я никак не мог убедить его в том, что, если я есть, то ему не о чем заботиться.