Рассердился старший майор от собственных слов, даже стукнул кулаком по рулю. А тем временем уже подъезжали к ГэЗэ, Главному зданию на Лубянке, где помещался центральный аппарат Органов внутренних дел и госбезопасности.

Дежурный записал Дорина в книгу, выдал разовый пропуск. Прошли боковым переходом — там, у лифта, тоже стоял часовой. Октябрьский показал ему удостоверение, про Егора сказал «со мной». Поднялись на седьмой этаж — снова пост. Но тут старший майор и показывать ничего не стал, просто кивнул в ответ на приветствие.

Как-то пустовато было в широких коридорах, из-за плотно закрытых дверей не доносилось ни звука.

— А где все? — спросил Егор.

— Рано еще. У нас режим курортный, — подмигнул Октябрьский. — Ночью работаем, утром дрыхнем. Лафа.

Кабинет у него оказался без таблички, только номер — 734. Просторный, с кожаным диваном, с большим, совершенно пустым столом, а из окна шикарный вид на Лубянскую площадь и Китай-город.

— Степаныча ко мне, — сказал старший майор в трубку одного из телефонных аппаратов (на столе их было четыре штуки, причем один, как заметил Егор, без наборного диска).

— Ты садись. Пока тебя снаряжать будут, поболтаем, принюхаемся друг к другу. Еще вопросы есть? Валяй, не стесняйся.

— Такой вот вопрос, товарищ начальник. Скажите, как мог вредитель Ежов на высокую должность попасть?

— Хитрый был очень, гад. Тихий такой, скромный. Солдат партии, верный ленинец, — тут старший майор присовокупил матерное слово. — Мало того что подлец, так еще в нашей профессии ни хрена не смыслил. Политиком себя мнил, — Он брезгливо поморщился. — А в Органах не политики нужны — профессионалы. Вот, скажем, заболел ты, надо тебе на операцию ложиться, опасную. Ты к кому предпочтешь — к ведущему хирургу или к секретарю больничного парткома? То-то.

— А товарищ Нарком? — совсем обнаглел Егор. — Он как? Профессионал или…?

— Профессионал. Даже посильней Ягоды, а тот был мастер своего дела, что бы про него теперь ни говорили. Наш Нарком — одна сплошная целеустремленность. Жесткий? Да. Жестокий? Безусловно. По понятиям 19 века, Толстого там с Достоевским и Надсоном, вообще чудовище и злодей. Только мы с тобой, Дорин, живем в веке двадцатом. Тут другие правила и другая мораль. Нравственно всё, что на пользу дела. Безнравственно всё, что делу во вред. Время нам с тобой досталось железное, дряблости и жира не прощает. Или враг нас, или мы его. А добрыми и жалостливыми станем потом, после победы.

Показалось Егору, что старший майор это не только ему, но будто и самому себе говорит. Рукой рубит воздух, лицо посуровело. И резко так:

— Еще вопросы?

Понял Дорин, что с рискованными темами пора завязывать — хорошего понемножку. Следующий вопрос задал такой:

— А какое вы мне, товарищ начальник, дадите задание?

Октябрьский рассмеялся, покрутил головой.

— Парень ты, я вижу, и вправду неглупый. Нахальный, но меру знаешь. А знать меру — это, может быть, самое главное качество в человеке.