– Спрячь и не позорь меня. Вон уже мои коллеги оборачиваться начинают.

– Это они, Мишка, на твой китель любуются. И как ты додумался его напялить? У тебя ж сейчас десять пиджаков и штанов целое море.

– Дурак ты, Гриня, – ответил Чубей, демонстративно зажал ноздрю и громко высморкался на мраморный пол. – И ничегошеньки в имидже не шурупишь. Они тут все в пиджаках и при галстуках. А толку? Ходят, как подстреленные и тени своей пужаются. Разве у таких есть хоть один шанс в президенты пролезть?

– А ты? – Гриня раскрыл рот, как выброшенная на берег рыба. – Ты… В президенты?

– А почему бы и нет? Чубей-Оторвин – истинно народный избранник. А кто в этом пока сомневается – сегодня узнает почем фунт лиха. Я на выступление в прениях записался.

– Готовился? Рома Губастенький речугу строчил?

– Никто и ничего мне не строчил! – отмахнулся Оторвин. – Я без бумажки выступать буду. Это экспромтом называется. Сечешь?

– Рискуешь, Мишаня!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – Чубей спрыгнул с подоконника. – Пойдем в зал заседаний. Видишь, как засуетились? Начинается, значит, говорильня.

В зале заседаний Чубей и Бурый разместились в первом ряду. Не обошлось без эксцессов. Маленький толстячок-депутат попытался убедить Гриню в том, что тот по ошибке занял чужое место. Бурый отреагировал на замечание своеобразно: выставил пальцы вилкой и промычал «Моргалы выколю!». Толстячок сразу понял беспочвенность своих претензий и забился в самый дальний угол зала.

Вместо того, чтобы выслушивать скучные выступления депутатов Мишка с Гриней битых два часа травили матерные анекдоты, чем очень расположили к себе соседей по креслам. Воодушевленные дерзким поведением нижнечмыринской парочки депутаты сначала хихикали, а потом начали хохотать в полный голос, не обращая внимания на спикера, пытавшегося восстановить дисциплину путем скраивания жутких гримас.

– Слово предоставляется депутату от Быкохвостовского избирательного округа Михаилу Фомичу Чубей-Оторвину! – пропел спикер козлиным тенором. – Прошу на трибуну, Михаил Фомич!

Мишка пружинисто вскочил с кресла, прошел за трибуну и не меньше минуты держал паузу, оглядывая зал исподлобья. Когда молчание сделалась совсем неловким, Чубей хлопнул стакан минералочки и наклонился к микрофону.

– Здорово, бакланы!

Прокатившийся по залу ропот Оторвин пресек поднятием руки.

– А разве не бакланы? Нет, вы мне скажите: неужто и впрямь себя народными избранниками считаете? Поднимите руки, кто так думает. То-то же! Никакие вы не избранники, а извращенцы, шкуры продажные! Клянусь конституцией, что когда стану президентом, половину этого зала раком поставлю! Научу, козлов, родину-мать любить!

В гробовой тишине смелой речи Мишки зааплодировал один Бурый.

– Так их, Мишка! В хвост и в гриву!

– Я попросил бы вас! – спикер наконец смог побороть столбняк. – Здесь вам не колхоз!

– Он бы меня попросил! – расхохотался Чубей, покидая трибуну. – Вы слышали? Этот пузатый тритон меня попросил бы! Ой, не могу, братцы!

Мишка взбежал по ступенькам к столу, за которым восседал спикер и сочно плюнул до смерти напуганному лидеру парламента в его заплывшие жиром глазки.

– Чем тебе, сука, колхоз не нравится?!

Эффект, вызванный смелым поступком Чубея, превзошел все ожидания. Спикер рухнул в кресло и схватился за сердце. Депутаты с криками повскакивали с мест. Открылись двери и в зал вбежали охранники. Пока они достигли первого ряда, Бурый успел включиться в потасовку и, несколькими сокрушительными ударами, свалил трех, подвернувшихся под руку, избранников на красный ковер.