Давно я не чувствовал себя так легко. Будто вернулся домой из дальней дали. Ловко и ладно мне в седле. Ноги обжимают упругие бока лошади, и чуть натягивается повод в руке. Конь просит хода. Полететь бы сейчас полевым галопом, пригнувшись к пахучей холке, поднять клубом пыль на улице и круто осадить у ворот домика с пятью тополями. Отец выходит за ворота, придирчиво сует палец под конскую подпругу: «Ну как, Сергий, наш кавалерист? Не набил спину Воронке?» А Сергий отвечает: «Порядок полный, товарищу командир. Тримаєця у сідлі як пришитий»[79]. А тут мать распахивает окно, и сладкий дух яблочного пирога доносится из дома. «Обедать, кавалерия! И вы, Сергий. Расседлывайте поскорей...»

Мой жеребец забрал повод, вскинул голову, заржал.

— Алеша! Кто‑то едет! — предупредил Сергий, поправив непривычно висящий на животе шмайсер.

Но я уже и сам заметил кобылку, запряженную в канареечного цвета тильбюри. Рядом с кучером сидел корветен‑капитан Вегнер в пиджачке и тирольской шляпе — ни дать ни взять прусский юнкер у себя в поместье.

Остановились. Я протянул ему руку с седла:

— Привет землевладельцу!

— Привет кавалерии! Вы меняете звания и роды служб как перчатки. Чиновник, пехотинец, кавалерист! — Он ничуть не боялся меня. — Не удивлюсь, если вы еще летчик или моряк.

— Возможно, гepp корветен‑капитан. Или вы уже в отставке?

— Если бы! Наоборот. Отдыхаю от формы перед отъездом.

— А куда, если не секрет?

— Не удалось накормить рыб на Средиземном море, теперь ваши друзья помогут мне это сделать на Черном.

— У меня там действительно друзья... Что ж, желаю вам остаться живым, когда мои друзья будут топить ваших.

Он резко отрубил:

— У меня там нет друзей. И нет друзей вообще!

Длинное его лицо помрачнело. Он сказал кучеру:

— Ехайте! Мы имеем никакое время!

Тильбюри тронулось. Но мне не хотелось так расставаться.

— Герр корветен‑капитан, вы правы. У немцев осталось мало времени в России, но у вас, лично у вас, еще могут быть друзья. Только надо решать быстро, по‑морскому: «Рулевой, лево на борт! В машине — левая назад, правая — полный вперед!»[80]

Вегнер обернулся:

— Очень четкая команда, герр вахтенный офицер, и я о ней подумаю.

— Подумайте, Вегнер, и, может быть, когда‑нибудь мы будем с вами на одном корабле!

3

До нового расположения штаба Веденеева я добирался четверо суток. Простившись с Сергием, сменил седло и немецкую форму на латаную свитку. В большом селе Позументном меня встретил старый знакомый, Пантелеймон. Мы пошли, как когда‑то, ему одному известными лесными тропками. По пояс в воде перебрались через мочар[81], минуя немецкие патрули, которые ни за что на свете не сунулись бы в эти гиблые места. Сразу за мочаром, на луговине, окруженной березняком, стояли мазанки под соломой. Я вошел в хату и тут же рванулся назад. У телефонного аппарата сидел офицер в погонах. Двое других, тоже в погонах, склонились над картой.

Кто такие? Куда же ты привел меня, чертов Подорожник?! Отступать поздно. Лучше прикинуться дурачком. Я сорвал с головы каскетку и робко шагнул вперед:

— Дозвольте войти, господин начальник...

Все трое удивленно смотрели на меня. Тут за спиной раздался смех Пантелеймона:

— О‑то, пішов вовк у вівчарню, а потрапив на псарню!

Из соседней комнаты вышла Паша, та самая девушка, которая год назад готовила для меня документы на имя Пацько.