Пекарь бросил трубку, оскалился.

Потом пнул телефон.

– Гады, – сказал он кому‑то и пошел, не глядя. – Ребята вам наваляют…

За ним после Испании аквитанская полиция гонялась полтора года. Он прятался у какой‑то местной придурочной феи. Фея приставала к нему со своими не всегда безобидными глупостями, но податься было некуда…

Внизу его тело полгода назад умерло в одном из маленьких безымянных лагерей для неисправимых. По лагерям оно таскалось с самого тридцать девятого: сначала по французским, а потом эти лягушатники не отпустили его, как многих других, а передали гестапо. То ли подозревали о его пси‑способностях, то ли просто за неуемный нрав и десяток попыток бежать.

Так что французскую полицию всех родов Пекарь не любил куда больше, чем тех же гестаповцев, которых полагал естественными врагами; полицейские же и жандармы были гадами и курвами.

Сегодня ему предстояло слегка отомстить за себя и за многих других…

Париж, 8 марта 1945. 19 часов

Штурмфогель с трудом оторвался от Айны. Глядя в ее расширенные страстью голубые глаза, он отчетливо понял, что это, возможно, был последний раз. Последний раз. Последний…

Сердце билось в такт словам. Последний… последний… последний…

«Нет, что ты, – сказала Айна, – мы тебя не оставим. Мы тебя вытащим откуда угодно, правда, девочки?» «Правда», – спокойно и уверенно отозвались невидимые Рута и Нигра.

Вам туда не попасть, подумал Штурмфогель. Я не уверен, что и мне‑то – попасть туда. Столько лет не был. Да и где мои крылья?..

«Куда не попасть? Сюда? – и перед внутренним взором мелькнуло затуманенное пространство, что‑то вроде рельефной карты – гораздо более выпуклой и резкой, чем настоящая местность – внизу, и каким‑то тайным зрением Штурмфогель различал внизу границы между людьми, хотя то, что он видел, меньше всего было похоже на людей… – Здесь неприятно и ненужно, – продолжали крапицы наперебой, – но попасть сюда легко, трудно уйти отсюда…»

«Ты понял, дурачок? – ласково спросила Айна, запахивая свой махровый халатик. – Ты все еще нас недооцениваешь».

«Тогда надо торопиться», – сказал Штурмфогель. – Нужно найти Волкова и…"

«Хорошо, милый. Только предупредим Хельгу, что мы уходим – ненадолго».

…С крапицами получилось куда проще и легче, чем в Школе. Не понадобилось ни спорыньи, ни грибов, ни длительной сосредоточенности. Штурмфогель развернул крылья и с воплем восторга упал на плотный поющий воздух. Все ликовало и звенело в нем. Крылья его были белые с черными кончиками… И почти сразу рядом появились крапицы. Они были не птицы и не летучие мыши. Ничто из того, что Штурмфогель видел здесь раньше.

Чем‑то похожи на драконов, но не драконы, конечно…

Узкие удлиненные головы с огромными выпуклыми блестящими глазами. Тонкие тела – не извивающиеся змеиные, а чуть приплюснутые от груди к спине, переходящие в длинные нервные хвосты. Изящные цветные гребни от затылка до середины хвоста, там высокий яркий зубец – как плавник дельфина или акулы. Очень узкие крылья с изломом посередине, перьев нет, но вместо перьев длинные блестящие чешуйки, они чуть шелестят в полете. Штурмфогель понял, что ему трудно отвести глаза от своих спутниц – до того необычны и прекрасны были они в своем новом – и, может быть, истинном – обличье.

А главное, они могли переговариваться! Они могли кричать и радоваться полету – и каждый из них слышал это.