|
Верш поднял меня на спину, открыл дверь на веранду. Мы вышли, и Верш закрыл дверь. Темно, только плечи и запах Верша. «Не шумите. – Мы еще погуляем. – Мистер Джейсон велел сразу наверх. – Он велел меня слушаться. – А я не буду тебя слушаться. – Он всем велел. И тебе Квентин.» Я чувствую затылок Верша, слышу всех нас. «Правда, Верш? – Правда. – Вот и слушайтесь. Сейчас пойдем немножко погуляем во дворе. Идемте». Верш открыл дверь, мы вышли.
Сошли по ступенькам. – Давайте отойдем подальше, к Дилсиному дому. Оттуда нас не слышно будет, – сказала Кэдди. Верш спустил меня на землю. Кэдди взяла мою руку, и мы пошли по кирпичной дорожке. – Идем, – сказала Кэдди. – Лягушка ускакала. Она давно уже в огороде. Может, нам другая встретится. Роскус несет ведра с молоком. Пронес мимо. Квентин не пошел с нами. Сидит на ступеньках кухни. Мы идем к дому, где Верш живет. Я люблю, как там пахнет. Горит огонь. Ти‑Пи присел – рубашка подолом до полу, – подкладывает, чтобы сильней горело. Потом я встал, Ти‑Пи одел меня, мы пошли на кухню, поели. Дилси стала петь, и я заплакал, и она замолчала. – Иди гуляй с ним, только подальше от дома, – сказала Дилси. – Туда нам нельзя, – говорит Ти‑Пи. Мы играем в ручье. – Туда нельзя, – говорит Ти‑Пи. – Слышал, мэмми не велела. В кухне Дилси поет, я заплакал. – Тихо, – говорит Ти‑Пи. – Идем. Пошли к сараю. У сарая Роскус доит. Он доит одной рукой и охает. Птицы сели на дверь, смотрят. Одна на землю села, ест с коровами. Я смотрю, как Роскус доит, а Ти‑Пи кормит Квини и Принса. Теленок в свиной загородке. Тычется мордой в проволоку, мычит. – Ти‑Пи, – позвал Роскус. Ти‑Пи отозвался из сарая: «Да». Фэнси выставила голову из стойла, потому что Ти‑Пи еще не кормил ее. – Скорей управляйся там, – сказал Роскус. – Придется тебе додоить. Правая рука совсем уже не действует. Ти‑Пи пришел, сел доить. – Почему ты к доктору не сходишь? – сказал Ти‑Пи. – Доктор тут не поможет, – сказал Роскус. – Место у нас такое. – Какое‑такое? – сказал Ти‑Пи. – Злосчастное тут место, – сказал Роскус. – Ты кончил – впусти теленка. «Злосчастное тут место», сказал Роскус. Позади него и Верша огонь вставал, падал, скользил по их лицам. Дилси уложила меня. Постель пахла Ти‑Пи. Хорошо пахла. – Что ты в этом смыслишь? – сказала Дилси. – Озаренье тебе было, знак был даден, что ли? – Не надо озаренья, – сказал Роскус. – Вот он, знак, в постели лежит. Пятнадцать лет, как люди видят этот знак. – Ну и что? – сказала Дилси. – Ни тебе, ни твоим вреда он никакого не принес. Верш работает, Фрони замуж выдана, Ти‑Пи подрастет – заступит тебя, как вовсе ревматизмом скрутит. – Двоих уже взял господь у них, – сказал Роскус. – Третий на очереди. Знак ясный, сама не хуже меня видишь. – В ту ночь сова ухала, – сказал Ти‑Пи. – Еще с вечера. Налил я Дэну похлебки – так и не подошел пес. Ближе сарая ни в какую. А только стемнело – завыл. Вот Верш тоже слышал. – Все мы на той очереди, – сказала Дилси. – Покажи мне человека, чтобы вечно жил. – Не в одних только смертях дело, – сказал Роскус. – Знаю я, о чем ты, – сказала Дилси. – Вот будет тебе злосчастье, как скажешь ее имя вслух – сам будешь сидеть с ним, успокаивать. |
