— Так это ты убила негодяя Мальволио, пока вон тот герой был приколот к стенке?

— Вроде бы я, — признала она.

— Говорят, начисто снесла ему голову.

— Преувеличивают, — коротко сказала она. — И уж конечно, о чистоте речь не шла.

— В любом случае ты отлично справилась с работой.

— Тогда это еще не было работой. Я убила его совершенно непрофессионально.

— Что ж, дурачьтесь тут пока без меня. Наверное, мне следовало бы исполнить роль дуэньи, но у меня есть более важные обязанности. — Он собрал свою экипировку и искоса глянул на меня. — Надеюсь, вы успели пожениться.

— Естественно, — заверил я его.

Он вздохнул, с грустной усмешкой посетовал:

— И почему только я не стал странствующим шутом? — и вышел из дома.

В вечерних сумерках мы с Виолой лежали рядышком на сложенной из подушек постели. Я провел пальцем по дугам ее бровей, и она улыбнулась мне. Такая улыбка перевешивала все радости, испытанные мною в жизни.

— А скажи, почему его называют Толстым Бэзилом? — спросила Виола. — Это какая-то шутка, понятная только членам гильдии?

— Никаких шуток, — возразил я. — Когда-то он действительно был самым толстым шутом в гильдии, но при всем при том очень шустрым и находчивым. Он прибыл в Фессалонику совсем молодым парнем и мгновенно завоевал огромную популярность, особенно у детей. Да он и сам по натуре ребенок, во всяком случае, так говорили.

— Я не заметила, — удивилась она.

— С тех пор много воды утекло. В тысяча сто восемьдесят пятом году этот город захватили норманны, их возглавлял Вильгельм Добрый, которого называли так только потому, что он был чуть менее кровожадный, чем его предшественник, Вильгельм Худой. Тут устроили настоящее побоище. Они насиловали женщин, грабили дома, убивали всякого, кто пытался протестовать, и поджигали церкви вместе с людьми, искавшими там убежища. Они захватили все продуктовые склады и пиршествовали в свое удовольствие на глазах у голодавших жителей Фессалоники.

— И Толстый Бэзил голодал вместе с ними.

— Захватчики нашли его, когда он пел умирающему ребенку, и притащили в занятый ими дворец. Ему пришлось развлекать их, а они бросали ему объедки, доедать которые считали ниже своего достоинства. Он ел ровно столько, чтобы не помереть с голоду, а остатки тайком уносил в город. К тому времени, когда захватчиков выдворили из города, от него осталась одна тень. Он бродил по городу, разыскивал тех, кто выжил, и помогал им. С тех пор он так и живет здесь, а мы по-прежнему называем его Толстым Бэзилом. Это почетное прозвище.

Она задумчиво глядела в окно, опираясь на локоть, капли слез поблескивали на ее щеках в лунном свете.

— Я не слышала об этом раньше, — прошептала она. — Эти норманны… они пришли с Сицилии?

— Кажется, оттуда.

— Ты знаешь, что я тоже сицилийка.

— Да, моя праведная Мессалина. Я знаю.

— Значит, в этом виноваты мои соотечественники.

Я отрицательно покачал головой.

— Они уже не твои соотечественники. Ты теперь принадлежишь к иному роду-племени. К тайному клану шутов.

Утром мы обнялись на прощание с гостеприимным хозяином и отправились дальше. Копыта наших скакунов продолжали цокать по выщербленным камням Эгнациевой дороги еще две недели, потом Фессалия сменилась Фракией, и нам пришлось слегка отклониться к северу, следуя береговой линии Эгейского моря.

На этом этапе путешествия я поведал Виоле все, что знал сам об ожидавшем нас великом городе. О его населении, правителях, их союзниках и противниках.