–Место в истории принадлежит совсем не тем, кто носит шутовской колпак.

–А я по просьбе императрицы пригласил из Италии известного тенора Деера. И скоро он даст первый концерт….

****

Как ни странно, но именно Адамка Педрилло или Пьетро Мира, и остался в истории, благодаря своему шутовству и сборнику анекдотов. А про сеньора Франческо Арайя, который писал блистательные оперы, кантаты, балеты все позабыли. Таков мир и никто не знает что и кому уготовано в будущем, слава или забвение…

***

Год 1736, март, 20-го дня. Санкт-Петербург.

При дворе.

Шутовство.

Пьетро Мира после того как они расстались с Либманом, и после того как он поспорил с Франческо Арайя, вернулся к исполнению своих обязанностей. Императрица как всегда развлекалась в обществе своих шутников и ближайших друзей.

Граф Эрнест Бирен услышал, как Кульковский сказал о том, что в этой стране всегда отыщется тот, кто станет крайним. И на этот раз им будет он – Бирен.

Граф посмотрел на шута и спросил:

–А почему я? Миних на эту роль не подходит?

–Фельдмаршал? – отвечал Кульковский. – Нет.

–А Левенвольде?

–Также нет, ваша светлость. Он курляндский барон и про него в Петербурге такого не говорят. Уж простите меня на резкости.

–Не пугай мне графа, дурак, – шутливо оборвала шута Анна. – А то он завтра сбежит от меня.

–Погоди, Анхен. Я еще имею вопрос к Кульковскому.

–Прошу задать его, ваша светлость, – проговорил шут.

–А почему со мной все осмеливаются шутить больше чем с иными? Не от того ли что я не беру в руки палки?

–Именно от того, ваша светлость. В России жестокость вызывает страх и уважение. Милостивые здесь не в цене.

–А скажи мне еще, что думают про меня русские? Вот Балакирев на сей вопрос ответить не смог. Я год назад ему его задавал.

–Моя спина, граф, хоть и привычна к палкам, но лишний раз с ними соприкасаться не желает, – сказал Балакирев. – Потому я промолчал.

–Но Кульковский только что подтвердил, что я не берусь за палку.

–Все бывает в первый раз, – ответил Балакирев. – С меня хватит того, что я сказал правду Рейнгольду Левенвольде. Пусть Лакоста говорит!

–Но Лакоста как король самоедский посоветовал мне не думать о словах черни! Но я все же желаю знать, что говорят большинство русских про меня? Кульковский? Какой я в их глазах человек?

–Человек? Но с чего вы взяли, что вас за человека почитают? – спросил шут.

–Но кто же я тогда? – спокойно спросил Бирен, совершенно не обидевшись.

–Одни считают вас богом, ваша светлость, – ответил Кульковский. – Ибо для меня вы бог. Вы дали мне все.

–Все? – переспросила императрица.

–Я был нищ. И у меня не было ничего. Я пришел к графу и сказал: «Я нищий офицер армии ея величества и у меня даже вору нечем разжиться. У меня драные ботфорты, и рваный потертый мундир». И граф дал мне новую службу, и мое положение резко переменилось. Оттого он для меня бог. Или почти как бог.

–Но это для тебя. А для других? Что я за человек для других? Не для всех же я бог?

–Ваша светлость. Одни почитают вас богом, иные дьяволом, но человеком – никто!

Бирен засмеялся и зааплодировал Кульковскому. Его примеру последовала императрица и за ней придворные.

Но не все разделяли веселье. Буженинова сидела подле царицы с кислой миной. Когда смех стих, она произнесла:

–И чего сказал то? Рази человека можно с богом равнять? То ересь великая и оттого при твоем дворе, матушка, такое и твориться.