Он продиктовал ей имя и адрес. Письмо было к полковнику Гарри Мейбургу, 9003, Уолл-стрит.

— «Дорогой Гарри…» — начал он, и диктовка пошла гладко.

Гарло диктовал медленно и четко, не подыскивал слов и не путался. Письмо кончалось так:

«…Европейское положение устойчиво и обещает восстановление торговли в течение следующих месяцев. Лично я не могу поверить, чтобы ничтожное боннское дело могло привести к трениям между нами и французами».

Эйлин припомнила, что читала о столкновении унтер-офицера французской армии со вспыльчивым английским полковником, которое произошло в Бонне. Инцидент был так незначителен, что когда любопытствующий член парламента сделал о нем запрос, то он был встречен общим смехом. Удивительно было, что человек с положением Гарло упоминал о таком ничтожном событии.

Он окончил диктовать и, пощипывая подбородок, рассеянно посматривал на девушку. Она встретила взгляд его бледных глаз и заметила, что в его наружности произошла какая-то непостижимая перемена.

Бледные глаза ушли вглубь, оставив две морщинки на безупречно гладкой коже.

— Да, — медленно сказал он, как будто отвечая самому себе на какой-то вопрос. — Думаю, что я мог так сказать. Не можете ли перечитать написанное?

Она прочла письмо по своей книжке и, когда окончила, он улыбнулся.

— Великолепно! — сказал Гарло. — Завидую мистеру Стеббингсу, что у него такая дельная секретарша.

Он поставил на стол пишущую машинку.

— Вы согласны подождать меня, когда окончите переписывать? Я отлучусь не больше, как минут на двадцать.

Через несколько минут после его ухода, она сделала две копии с письма. Кое о чем надо было подумать; она сидела, сложив руки на коленях, глаза ее блуждали по комнате, меблированной в стиле ампир.

Богатство чувствовалось во всем, но не было лишних украшений. Глаза ее остановились на камине, где умирали красные угли. На белых кафельных плитках, у самого огня валялась свернутая бумажка, которая под действием жара превратилась в помятый шарик. Карандашом было написано:

«Марлинг».

Вдруг, она сделала непозволительную вещь; она нагнулась и подняла бумажку, потом разгладила ее и прочла:

«Я прошу вернуть мои письменные принадлежности. Пожалуйста, оставьте их у меня. Как же я могу подготовить свою историю?

Ручка двери повернулась; Эйлин быстро засунула бумажку в открытую сумочку и защелкнула замочек, когда каменное лицо миссис Эдвинс появилось в комнате.

Она подошла к столу, за которым сидела девушка.

— Вы, значит, молодая женщина, — утвердительно сказала она.

— Я молодая женщина, — ответила Эйлин, которая хорошо относилась к старым людям.

— Вы машинистка?

— Да, я пишу на машинке. Я секретарша мистера Стеббингса.

— Стеббингса?

Голос у миссис Эдвинс был удивительно резкий и громкий. В лице ее вдруг произошла перемена.

— Стеббингс? Нотариус? Вы от него?

— Да. Мистер Гарло просил, чтобы меня прислали к нему, его секретарь заболел…

— О, так вот что! — с несомненным облегчением сказала миссис Эдвинс.

И вдруг в уме Эйлин, как молния, пронеслась мысль, что миссис Эдвинс и была та Л. Эдвинс, о которой говорилось в завещании мисс Мерси Гарло. Женщина как будто уловила ее мысль и сказала:

— Я миссис Люси Эдвинс, экономка мистера Гарло.

Эйлин пробормотала что-то вежливое и ждала, что будет дальше. Но дальше не было ничего, и миссис Эдвинс выплыла из комнаты, а Эйлин предалась раскаянию. Она готова была бросить бумажку в печку, но мысль о Карлтоне удержала ее: как будто Марлинг был ему известен.