|
Задняя часть лесопилки погружалась в дремучий старый лес, а переднюю половину обступили тонкие белые берёзки, отчего дом напоминал избушку Бабы Яги: одна сторона в обычном мире, а другая невесть где. С «берёзовой» стороны высилась хлипкая башенка — шест с перекладинами, на нем помост и навес из веток. Когда Филин сотоварищи и два охранника вышли на просеку, вверху раздался кашель. — От сторож! — хохотнул Жердь. — На всю Зону тебя слыхать! — Вы, что ли? — донёсся с помоста нежный, почти девичий голос. — А эти двое кто? — Они со мной, — негромко, но как-то очень мощно, на всю просеку ухнул Филин. — Спускайся. Молодой, не старше двадцати, парень соскользнул по шесту и встал перед ними. В кобурах на поясе висели два настоящих ковбойских револьвера. У парня были золотистые волосы, а лицо — распрекраснее некуда, неземную красоту его портил только очень тонкий, почти безгубый прямой рот, похожий на прорезанную бритвой щель. — Где они? — спросил Огонёк, и Красавчик повел рукой в сторону дома. — В карты режутся. А меня Боцман дежурить оставил, — с детской обидой добавил он. — Одноногий жив? — уточнил Филин. — Жив, что ему сделается. — Скальпель ему может сделаться, — проворчал главарь и, оттолкнув Красавчика плечом, зашагал к лесопилке. Дом делила пополам кирпичная стенка с глухой железной дверью. В просторном светлом помещении было три окна, большой стол, лавки и лежанки. В древнем комоде хранились стволы и боеприпас, в подполе, куда вел люк, — съестное. В углу уютно гудела печка, на столе горела масляная лампа. Здесь всегда было тихо и покойно, всегда чисто, приятно пахло, а за окнами нежно шелестели молодые берёзы. Боцман с Гадюкой, сводным братом Красавчика, без азарта играли в карты. Бандиты подняли головы, и Филин с порога спросил, показав на железную дверь: — Скальпель? — Там, — кивнул Боцман, вставая. — Здорово, командир. Как съездил? Филин уже шагал к двери. — Как Одноногий? — Да вон как раз Скальпель над ним работает. Будто в подтверждение из-за стены донёсся вой. — Он его доконает щас. — Филин толкнул дверь и шагнул дальше, оглянувшись на Лысого со Шрамом. — Вам туда нельзя, здесь ждите. Жердь с Огоньком тоже остались, а Боцман и Гадюка вслед за главарем вошли на обратную сторону. Бандиты к такому уже привыкли, но на свежего человека эта особенность их схрона всегда производила неизгладимое впечатление. Вторую половину дома окружал старый лес, сквозь единственное залепленное паутиной окно лился тусклый, какой-то мшистый, неприятный свет. Он словно материальная субстанция — густая, вязкая, плесневелая — втекал в комнату, наполняя её собой, мешая дышать, залепляя рот, уши, глаза. На обратной стороне все звуки были глуше, запахи — резче, боль — мучительнее. Время здесь тянулось медленно и уныло, а жизнь присутствовала только в виде вяло шевелящихся по углам мохнатых пауков да синих навозных мух — и ещё в виде Скальпеля. |
