Только вот на момент контракта «мы» уже не существовало.

Это я должна была стать третьей. Я, а не какая-то посторонняя девчонка, у которой оказался достаточно хороший голос, чтобы вытягивать партию, написанную специально для меня.

— …Саш?

— А, сделать громче, — я не без усилия отвела взгляд, наконец обратив внимание на Катю. — Сейчас, пульт най…

Я осеклась: девочка смотрела куда-то в дальний угол моей палаты, и по лицу её разливалась смертная бледность.

А потом она вдруг вскочила и забарабанила кулаками по пластику.

— Убирайся! — заорала Катя.

— Кать, ты что… — я проследила за её взглядом — но в комнате не было никого, кроме меня. — Что ты делаешь?!

— Я видела его!

— Кого?

— Человека в красном!

Гадкий испуганный холод сковал плечи и сполз на спину.

Я поняла, кого она имеет в виду.

Катя, тяжело дыша, шагнула к двери моей палаты.

— Что ты делаешь? — я в панике привстала с кровати, несмотря на подкашивающиеся ноги. — Тебе сюда нельзя!

— Надо уходить отсюда! — она порывисто потянулась к дверной ручке. — Подожди, я тебе помогу!

Медсёстры с пакетом крови для переливания вошли как раз вовремя.

Короткие вскрики, шлепок пакетов об пол — и Катю, уже открывавшую дверь, схватили в охапку.

— Нет! Стойте! — девочка визжала и брыкалась, отчаянно вырываясь из рук, волочащих её в коридор. — Ей нельзя там оставаться! Человек… человек в красном… Он приходил за мамой, в машине, когда она…

А потом дверь закрылась, и мне оставалось только смотреть, как кровь из упавшего пакета медленно затягивает пол алой пеленой.

Цвета его одежд.

Когда я услышала его в четвёртый раз, я уже знала, что он реален.

Той ночью — после визита Кати — я лежала, периодически проваливаясь в странный поверхностный сон. После переливания крови я чувствовала себя немного бодрее, чем тем же утром; только рот, затянутый творожистым грибковым налётом, местами сменявшимся кровоточащими язвочками, досаждал.

— Всё ещё считаешь меня галлюцинацией? — донеслось до меня из дальнего угла.

Я посмотрела на него.

Сейчас он казался куда более реальным, чем всё вокруг. Будто вся палата и я сама — лишь бледные тени, отголоски какого-то из моих снов; а он — единственное, что было здесь настоящим.

Я моргнула.

Я почти поняла, что к чему. После Катиных слов.

Только поверить в это было слишком трудно.

— Катя видела… в машине… тебя, — зачем-то прошептала я.

— Катя умирала. Сотрясение мозга, открытый перелом руки, три сломанных ребра, пробитое лёгкое… — я слышала, как он приближается. — В таком состоянии увидишь что угодно.

Я слышала, как он приближается — и хотела, но не могла его остановить.

Могла только беспомощно пробормотать:

— Я… не хочу умирать.

— Почему? — его голос прозвучал совсем рядом. — Ты так и не ответила мне тогда.

Я промолчала.

«Твоё время ещё не пришло», — повторяла я про себя монотонную сутру. Так он сказал.

Мне нечего бояться.

— Очень многие на этом этаже хотят уйти, — заговорил он, не дождавшись ответа. — Кто-то — потому, что дома их никто не ждёт. Кто-то — потому, что считает, что уже измучил тех, кто ждёт. Кто-то — потому, что дружба и любовь на поверку болезнью оказалась лишь маской… такие, как ты.