Наконец божественная бабушка поставила чашку на стол, стала что-то кидать в нее, бормотать. Потом братья уверяли, что хотя чашка с холодной водой так и стояла на столе, от воды начал подниматься парок… Но, может быть, им только показалось в адском освещении, во всей этой очень уж странной обстановке.

— Гм…

Лукерья Тимофеевна кинула на мальчишек совсем не любезный взгляд, опять стала копаться в шкапчике (а чашка все еще дымилась, хотя и слабо). Из дальнего ящичка вытащила старуха какой-то сверточек, узелок размером чуть больше грецкого ореха, долго развязывала (мальчики сидели, не дыша). Потом, недовольно сопя, кинула чтото в чашку. Вода закипела, забурлила. И словно бы какой-то мертвенный зелено-синий свет заструился из чашки на потолок, бросил блики на склоненное лицо Лукерьи Тимофеевны. Старуха опять бормотала, качала головой, внимательно смотрела в эту чашку. Мальчики потом не могли бы сказать, сколько времени все это продолжалось, но тогда для них прошли геологические эпохи.

Наконец старуха откинулась на стуле, набросила на чашку тряпочку (отсветы сразу потухли и никакой пар больше не шел — если, конечно, это был пар). И, подперев рукой голову, усталая старуха вздыхала, внимательно уставившись на братьев, уставившись так, словно никогда не видела ничего подобного. Неуютно было братьям под этим изучающим, неодобрительным взглядом, и сколько это все длилось, они не могли потом сказать. Во всяком случае, длилось долго, и никто из них не посмел прервать молчания.

— Ну и влетели вы, ребята, — тихо оборонила божественная старушка, и ребята вздрогнули от неожиданности, от звука человеческого голоса в этой напряженной тишине.

— Это черт приходил?..

— Тс-ссс… Не болтай! А если уж надо называть его, то уж лучше тогда скажи: бес. Но это не он, ты не бойся.

— Все равно очень страшно. Сглазили нас, да? Те, которым квартиру не дали, когда нам квартиру давали… Мама говорила, они сердились очень, кричали, что все равно нас испортят.

— Нет, парнишки, вас никто не испортил… Но так ругаться — это же невозможно! Где вы научились беса поминать через три слова?!

— Нигде… Старшие мальчишки еще как… Мы еще ничего…

— Вот старшие пусть сами отвечают! Вы за себя отвечать научитесь. Что, впервые слышите, что ваша ругань нечисть привлекает? Кто черную брань придумал, знаете?

— Не-а…

— Дьявол придумал. К нему хотите?

Братья дружно замотали головами.

— Ну то-то…

Опять настала тишина. Будь братья постарше, они поняли бы — старуха ждет их реплики.

— Так это к нам на ругань че… бес приходит?

— И никакой не бес, а вовсе покойник случайный! Свернули ему голову, когда еще стройка здесь была, да в песок и заховали… Что такое заховали? Значит спрятали…

Молчание. Братья переваривали информацию.

— А кто ему голову свернул? Мужики взрослые?

— Ясное дело, не дети. Кто — не знаю, а и знала бы, не побежала разносить. Только человек этот плохой был, много дурного делал, а лежит он под вашим подъездом, от ваших кроватей — метров двадцать по прямой. Надо его вынуть, отпеть и в церкви свечку поставить.