За оградой мерзкого места все было точно такое же — лиственницы на фоне синего неба, мягкая салатная хвоя, коричневые стволики, ягель, местами пробивалась и трава.

Сели на том месте, где несколькими часами раньше Антон намеревался жарить гуся.

— А вот что мне непонятно, Миша… Ну вот, были эти лагеря. У нас ведь тоже много чего было, вплоть до лагерей, где ставили медицинские опыты на людях. Но у нас прах этих вот людей… жертв, их прах давным-давно перезахоронен. У вас, по-моему, до сих пор говорить о сталинских лагерях считается чем-то почти неприличным. А останки жертв попросту валяются в тайге и в тундре. Почему? Ведь политический строй сменился?

— Наверное, просто трудно кого-то перезахоронить. Представляете себе масштабы?! Тут же миллионы скелетов… Да еще на огромной территории. Да еще расходы…

— Если провести операцию умело и задействовать организации, которые практически без дела, — ту же армию, гарнизоны, тогда, наверное, стоимость будет не такая большая.

— К тому же документов нет. Документы сознательно уничтожались. Вот хотя бы эти… Кто здесь лежит, про них очень трудно узнать — кто они, откуда, как звали… Тогда — какой смысл?

— Нет, я не согласен с вами, Миша… Допустим, трудно захоронить людей на их родине, но можно же просто положить их в землю по-человечески? Я в России в последние приезды вижу просто всплеск религиозности, ну так хотя бы отпеть их, этих несчастных!

— А смысл? Они и так лежат…

— Сейчас лежат, как животные, как падаль. Я спрашиваю, что мешает положить их в землю, как людей? Как граждан своей страны?

— По-моему, перед страной стоят такие проблемы, что это просто неактуально. Не этим надо заниматься.

— А кто-нибудь спрашивал у людей, чем сейчас надо заниматься? Я что-то не слышал.

Миша выразительно пожал плечами.

— А давайте спросим остальных? Переведите им! Почему, по их мнению, до сих пор не перезахоронены останки жертв концентрационных лагерей?

И опять положение спас Валентин:

— А что изменилось-то?! У власти те же самые… те, кто лагеря и строил.

— Но ведь политический строй изменился? Даже страны новые появились — вместо Советского Союза — Украина, Российская Федерация…

— Эх, господин хороший… Я вам про Фому, вы мне про Ерему. Я же не про строй говорю, я про людей говорю. Люди-то у власти кто? Те же люди у власти. У кого дед лагеря строил, у кого — дядя, у кого еще кто-то. Вот господин Ельцин — вроде демократ демократом. А кто в Екатеринбурге дом купца Ипатьева взорвал? А Ельцин и взорвал, когда секретарем обкома был. Не сам, конечно… А почему взорвал? Потому что ЦК приказал, а он взял под козырек да и выполнил. Так и эти…

— Но ведь в Германии иначе! И у нас в Японии — иначе!

— Так там и люди другие пришли. Не те, кто лагеря строил, вот и все.

— Миша, вам не кажется, что Валентин все объяснил, и сделал это очень хорошо?

— Гм…

— И вы можете спорить, если хотите, но я вижу четкую связь между тем, что говорит Валентин, и поведением Антона или того хитрого летчика возле сломанного самолета. Это психология рабов.

— Я же вам объясняю — избегайте слова «раб»! Лучше уж тогда слово «зек», заключенный… При слове «раб» все будут возражать против всего, что вы скажете, независимо от всего остального.

— Миша, вы возражаете против слова «раб» или против того, что психологию современных русских людей сформировала лагерная система?

— Про психологию… не знаю.