В трех комнатах дома Вольдемара тоже равномерное тепло, но он может, в отличие от нас, в любой момент прикинуть — а что-то сделалось прохладно! И подкинуть поленьев, то есть самому регулировать температуру.

А самое главное — в его доме есть место, где колотится огонь в кирпичные стенки, словно хочет выпрыгнуть оттуда, пляшут отсветы на стенах и потолке, и тепло имеет источник: сидящему человеку с одной стороны теплее, чем с другой, а поблизости от печки — просто жарко…

Так вот сидим, вьюга колотится в дом, и среди прочих разговоров я задаю обычный вопрос: не происходило ли на его глазах чего-то необычного, трансцендентного?

— Да вот в этом доме и происходило…

Мой хозяин говорит это просто, обыденно и уж, во всяком случае, без намерения напугать или произвести впечатление. Так, поддерживает разговор. Фантастика… Ну правда— на ловца и зверь бежит…

— А что было-то, Воля?!

— Диван у меня двигался, и вообще…

Тут я смотрю на Волю внимательно-превнимательно, стремясь уловить малейшие признаки розыгрыша и любого другого неправильного отношения к ситуации. Признаков нет. Воля деловито хлебает борщ, поднимает на меня глаза:

— Вот в той комнате, за кухонькой, и двигался. Смотреть пойдем?

— Ясное дело, пойдем!

Большая комната (в деревне ее часто называют залом) отделена от кухни тонкой перегородкой в одну доску. Когда кто-то ходит в зале, на стене в кухне виден темный движущийся силуэт. Площадь порядка двадцати квадратных метров, темный старый диван у стены.

— Что, и эта штука куда-то ползла?!

— Сперва не ползла… Сперва я тут без одеяла просыпался. Думал, это у меня от нервной работы появилась привычка крутиться по ночам. Но когда бы ни проснулся — одеяло всегда на полу. А потом приятель у меня ночевал. Я его на диван уложил, сам ушел в маленькую комнату ночевать. Он меня среди ночи окликает: «Ты чего?!»

А я ничего и понять не могу — чего он орет? Кричу ему: «Серега, ты чего дурака валяешь? Снится что-то?» А он: «Ты чего дерешься?!» Долго отношения выясняли, потом заснули. Вскоре кто-то меня будит — он, товарищ; приходит он, завернувшись в одеяло, и рассказывает: мол, спит он и спит, а его вдруг цап за плечо!

«Цап, и потащили куда-то! Ка-ак дернут! Я и на полу…»

«Ты хоть разглядел, кто?!»

«А там и разглядывать некого! От снегу светло, все в комнате видно, и нет в комнате никого… Я рукой махаю туда, где должен быть держащий, хочу его зацепить, а там тоже нет никого! Никакой ни руки нет, ни плеча, а меня все равно кто-то тащит. Как первый раз потащили, я еще тебе орал — думал, ты что-то придумал и тащишь. А как по новой потащили, я уж к тебе прибежал — разбирайся сам с этим диваном!»

— Я еще сомневался в чем-то, — добавляет Воля, — да он мне показал на плече своем кровоподтеки — видно было, что тремя пальцами его за плечо уцепили и рванули. По крайней мере, три пальца отпечатались на теле.

Воля закуривает, какое-то время мы молчим: и я, и Воля, и обшарпанный черный диван.

— Но смотри — тебя-то не скидывали с дивана, а только одеяло! А приятеля твоего скинули… Где логика?

— А может, меня и пытались скидывать? Но сколько во мне килограммов (Воля расправляет плечи, демонстрируя свои сто десять килограммов), а сколько в нем, в Сереге? В нем — от силы семьдесят, вот и сошвырнули… А может, дело в том, что я хозяин дома. Они со мной и того… поделикатнее.

— А кто «они», Воля, не думал?

— Не думал, — отрезает Вольдемар, — и до сих пор стараюсь не думать.