Деревня стояла высоко — на тридцатиметровой террасе Енисея, и с нее открывался вид на десятки верст вокруг. Позади — сплошная стена красивого соснового леса; впереди — пойма Енисея, сплошные заливные луга. Каждую весну разлив огромной реки подступал плотную к домам, лизал террасу возле самой деревни. Обе речки — и Верхняя Подъемная с мутной теплой водой, и Нижняя Подъемная с водой чистой и холодной — сливались на территории деревни. Отсюда было близко до распаханных полей, заливных лугов, лесов с грибами и ягодами, почти так же близко до рыбных и охотничьих угодий. В деревне жить было красиво, удобно, а ветры по долине Енисея относили комарье и гнус далеко от деревни. А по реке так удобно было вывозить все, что умела произвести деревня, накопить впрок и приготовить к отвозу в город!

Вот выселками Береговой Подъемной и стала Комаровка. Береговая Подъемная разрасталась, и не всем хватало удобных полей на провеваемых ветрами чистых террасах. В излучине Нижней Подъемной стали пахать землю и заводить пасеки и скотину, но поселилось там насовсем от силы семей пять; большая часть тех, кто распахал угодья близ тракта, дороги на Большую Мурту, не жила здесь постоянно — много комаров, сыро, промозгло, неуютно.

Но вот настали времена иные… Чуть ли не самым важным качеством деревни стала ее близость к районному центру и качество дороги, которой деревня связывалась с этим центром. От Береговой Подъемной до районного центра Большой Мурты дорога вела через Комаровку. Ясное дело, головную усадьбу колхоза «Сибирь» разместили именно там!

К тому же зажиточная, культурная Береговая Подъемная в 1918—1920 годах была центром Белого движения, а замарашка Комаровка, не игравшая никакой самостоятельной роли, ни в чем подозрительном замечена отродясь не была. Это тоже имело свое значение для тех, кто принимал свое недоброе решение в недобрые тридцатые годы.

Чем обернулось решение? Ну конечно же, бегством населения! В середине 1950-х, стоило начать раскрепощение колхозников, позволить им уезжать из деревень, давать паспорта, тут же в города хлынул поток беженцев. Люди в Береговой Подъемной жили энергичные, далеко не робкого десятка, и «завоевывать» города ринулись примерно так же, как их предки выпрыгивали из стругов на енисейские берега, поднимались на кручи, присматривая себе место для жизни.

А начальство в районе столкнулось с нехваткой рабочих рук… Решение нашлось очень в духе 1950— 1960-х со всеми этими «романтиками дальних дорог» и с «освоениями беспредельных заснеженных просторов Сибири». В «трудоизбыточные» районы поехали вербовщики. Так и ехали на грузовиках с брезентовым верхом, добирались до ближайшего «трудоизбыточного» района, в Приуралье. Там вербовали людей из марийских сел, из черемисов — из народов степных, мало представлявших себе тайгу и образ жизни в Сибири. Вербовщики располагали неплохими деньгами, бензин стоил дешевле минеральной воды, и рано или поздно грузовик уезжал в Сибирь, увозя новых переселенцев.

С одной стороны, начальство получило почти идеальных работников: покорных, управляемых, почти неспособных на бунт. Мы работали в Комаровке в 1993 году, когда выросло второе-третье поколение завербованных жителей Европейской России. И тем не менее хорошо было видно, кто есть кто… Потомки завербованных были гораздо менее инициативны. Дали тебе дом? И хорошо, и живи! Нельзя сделать подвал под картошку, заливает его водой? Значит, выходи из положения, как можешь и как начальство велит; например, храни картошку в колхозном овощехранилище. Там тоже плохо, много гниет, да еще и украдут часть… Но раз так случилось — так и надо воспринимать жизнь, так и хорошо.