С одной стороны, начальство получило почти идеальных работников: покорных, управляемых, почти неспособных на бунт. Мы работали в Комаровке в 1993 году, когда выросло второе-третье поколение завербованных жителей Европейской России. И тем не менее хорошо было видно, кто есть кто… Потомки завербованных были гораздо менее инициативны. Дали тебе дом? И хорошо, и живи! Нельзя сделать подвал под картошку, заливает его водой? Значит, выходи из положения, как можешь и как начальство велит; например, храни картошку в колхозном овощехранилище. Там тоже плохо, много гниет, да еще и украдут часть… Но раз так случилось — так и надо воспринимать жизнь, так и хорошо.

Один наш знакомый в Комаровке вынул бог знает сколько породы из-под собственного дома, завез ни много ни мало 13 КамАЗов гравия, пока не дренировал места, не сделал хоть маленький, хоть неглубокий, но подпол. Как нетрудно догадаться, это был потомок древнейшего пласта населения, русских поселенцев XVII века, основавших Береговую Подъемную.

И второе свойство. Потомки местных хорошо знают, как можно использовать какой ландшафт. У большинства сохранились хорошие угодья под картошку возле Береговой Подъемной. Но если и не будет этих угодий — они найдут место, где можно вырастить неплохой урожай: подходящую делянку на берегу одной из таежных речек, полянку в лесу. Путь в несколько километров их не напугает, и если верить слухам, медведи тут боятся как раз местных и никогда плохо с ними не поступают.

Эти люди знают, где взять рыбу и зверя, грибы и ягоды, им не нужны для этого инструкции. Наоборот… «Ах, не дашь мне покосов, начальничек?! Ну тогда я сам возьму». И берут. Опять же знают, какую полянку и где можно раскосить, сумеют и сохранить, и привезти из леса сено…

В результате потомки местных — прекрасные работники, но люди своевольные и самостоятельные, мало склонные к покорности. А советское начальство таких не любило, старалось от них избавляться.

Вот потомки вербованных — то, что надо! Где им отведут поле под картошку, покосы — то и хорошо. Не дадут им чего-то начальники? Сами взять не умеют и потому зависимы, покорны. Куда им деться! Они оказываются привязаны к Комаровке, как к центру своей вселенной, средоточию всего, что нужно для жизни. И что характерно, ничто не тянет за пределы Комаровки.

— Вы могли бы жить в Красноярске?

— Нет, конечно! Там дома высокие… Седьмой этаж какой-нибудь, страшно подумать. Или я мужа пьяная столкну, или он меня…

— А тут? С крыльца, скажем, лететь?

— А что с крыльца! Тут падать невысоко, ничего не сломаешь.

Или вот такой разговор:

— В городе ведь больше возможностей. Если бы вы там жили, вашим детям проще было бы и образование получить, и на работу устроиться.

— Нет, мы в городе жить не умеем! Мы там пропьем все и голодные будем сидеть!

— А тут?! Тут тоже можно все пропить… при желании-то.

— Нет, тут пропиваешь не все. Огород-то, огород! Огород всегда под боком, и все просто: воткнул — выросло.

Я ни единого слова не выдумал в этих двух разговорах, и более того — эти наши полевые исследования мы с будущей женой опубликовали в журнале «Родина» .

Так что психология жителей Комаровки не выдумана нами. Тихая запойная жизнь вполне устраивает этих непритязательных людей, и притом они вовсе не чувствуют особой связи с этой землей.

Был такой забавный эпизод: на очередной конференции журнала «Посев» я рассказал о результатах исследований немецким журналистам. Сам-то я был в ужасе от результатов наших изысканий, от масштабов распада личности, утраты всего человеческого в людях. А один из журналистов заулыбался вдруг улыбкой европейца, обнаружившего вдруг целый пласт вековечной мудрости неевропейского народа, — скажем, индусов или африканцев.