Она снова долго молчала.

– Кель, но… есть и другой вариант. Понимаешь, если ты согласишься… мы и здесь можем жить. Кель… ну… неужели Дейтрос тебе дороже, чем я?

Он не отвечал. Всматривался в её лицо. Одна мысль колотилась в черепной коробке, как воробей в клетке. Лени никогда не спросила бы так.

И ни одна из девчонок-дейтр не спросила бы.

Но она просто не понимает…

– Виль, понимаешь, я… Если я предам… дело не в идеях ведь каких-то. Дейтрос – это я и есть. Вся моя жизнь. Если ты любишь меня… ты любишь Дейтрос. Если я соглашусь… тебе некого будет любить. У тебя не будет меня, понимаешь? Пустая оболочка. Ничего больше.

Её губы задрожали. На глаза навернулись слёзы. Он поспешно стал осушать их поцелуями.

– Милая, не плачь… не плачь, правда…

Она чуть оттолкнула его.

– Мы могли бы жить с тобой, – сказала она дрожащим голосом, – понимаешь, было бы так хорошо… ты даже не представляешь себе. Ну разве с этим сравнится жизнь в Дейтросе… ну что, что ты там забыл, что там есть у тебя такого, чего нет здесь?

– А что вообще есть у меня такого, чего нет здесь, Виль? Зачем нас обрабатывают, пытаются вербовать? Почему не убили сразу? Да потому, что я маки могу создавать. Могу – а вы не можете. Никто у вас не может. И знаешь почему? – он коротко усмехнулся. – Да потому, что нет у вас ничего святого внутри. Такого, что вы не можете предать. Потому что вы верите только в себя, в свой комфорт и свои удовольствия. Вы можете что-то сочинять, вы даже маки можете придумывать – только они не работают. Они даже красивые могут быть, остроумные… Но настоящее оружие может создать только гэйн. Вам нужны гэйны… им нужны. Виль, а ты никогда не задавала себе вопрос – каково это, творить в Медиане? Создавать оружие… и не обязательно же оружие. Можно всё что угодно сделать, и мы делаем… Ты знаешь – нет ничего лучше этого. Только любовь, да… Но это как-то связано. Если бы я не мог этого – я не мог бы и любить по-настоящему. Зачем я тебе нужен буду, если не смогу любить тебя всё равно? Если сама эта способность любить – она исчезнет. Потому что предатели, Виль, они этого не умеют. Они умирают. Изнутри. Наверное, даже предатель ещё может возродиться, покаяться – только тогда он перестанет быть предателем… и всё равно уйдёт от вас. Теперь понимаешь?

– Да, – она высвободилась из объятий, – теперь, наверное, понимаю.

Её голос был холодным и жестким. Кельму стало не по себе.

В следующий раз его повели не наверх – лифт поехал вниз, и впервые за многие недели Кельм ощутил на лице свежий прохладный воздух.

Смятение ещё не оставило душу. Тело помнило нежность, лёгкие руки Вилны, прикосновения бархатной кожи, миги блаженства. Что произошло – он не понимал. Совсем. Он плакал в камере, наверное, первый раз в жизни. Вилна не поняла его. Не хотела уйти с ним – и обиделась, не поняла, почему он ради неё тоже не может предать Дейтрос. Но она ведь хорошая… она хорошая, просто дарайка и многого не понимает.

Несмотря ни на что, Кельм наслаждался окружающим. В Дарайе была зима. Вокруг дорожки выстроились, точно в карауле голые, облетевшие деревья. Серое небо сыпало нудную морось. Войлочные тапки сразу промокли, но это было не так уж важно. Вяло шевелились мысли о побеге, но и отсюда ведь не убежишь. Облачко неизвестно где. Руки завёрнуты за спину и стиснуты наручниками до боли. И главное, проклятый ошейник… И куда бежать-то? Везде корпуса атрайда, даже не видно забора.

Кельма привели в другое здание. Пониже других и длинное. Лифт вознёс их на пятый этаж. Здесь всё выглядело почти так же, как и в том, другом здании.