Гелий Рябов. Символ веры
…галлюцинации возникают также и вследствие ужаса, который охватывает человека, когда его жизни угрожает не столько реальная опасность, сколько неведомая и безжалостная сила, явившаяся, из небытия.
…И вдруг свечи оплыли и упали, но не стало темно, и царские врата распахнулись: — Господь, воцарися, в лепоту свою облекися… И голос (темный, без лица, вот он — передо мной): — Кто ты? — Алексей Дебольцов, болярин русской, и род к служению призван царем Иоанном. Он темнеет еще больше (или свет за ним ярче?), и слова — будто короткий удар палаша: — Твое время пришло. Вышел и, повернувшись к храмовой иконе (глаза — в пол-лица и зрачки — в упор, выворачивают душу наизнанку), положил большой поклон: крестное знамение через лоб и грудь и два плеча — справа налево, потом руки крест-накрест и трижды в пояс: отче священноначальниче Николае, моли Христа-бога спастися душам нашим… А из распахнутых настежь дверей — бельканто: спаси, Господи, люди твоя… Бел снег, и черна земля под ним, прибитая вековыми копытами. — Со-отня… Или нет: эс-каа-дрон! Для встречи справа, слу-ушай! Некого больше слушать. И не для кого. Солнце над плацем — яркое, теплое, весеннее. Теперь оно светит всем. Господи, кто оседлал тебя, Россия, кто… Кто и когда зачал Антихриста, где вырос он и вот — одержал победу… И у кого теперь слух и совесть? И для кого бельканто: Победы благоверному императору нашему, Николаю Александровичу… И еще: на сопротивныя даруя. И вот главное: и твое сохраняя крестом твоим жительство… Пленника жительство? Или павшего уже? «Нынче же будешь со мной в раю…» Трусость. Подлость. Измена. Будьте все вы прокляты. Снег, две тысячи замерзших насмерть, уставших насмерть идут через степь. Бредут, подбирая мертвых. Не слышно стука колес, не ржут лошади, не поднимается над им мордами пар. Ледяной поход. В будущее. Прости меня, Господи… — Эх, вашскобродь, да чего уж… Простил и сердца не держу. Потому — с кем не бывает… Это Никита, денщик, младший унтер-офицер, служит с Новочеркасска. Новочеркасск… Две тысячи юнкеров и офицеров, гордость, гвардия, лучшие из лучших, шли со всей России, пробирались сквозь гибель, сквозь ад, сквозь огонь и ловцов. Не душ, но — тел… — Вашскобродь, господин полковник, да ведь на пороге уже! Ваше превосходство, пожалуйте. Вот он — талия-спичка, и залысины, и глаза волчьи, навыкате, и черная (теперь уже навсегда!) черкаска. Сух… Ох, сух! — Ваше превосходительство! — Здравствуйте, полковник. Простите, если не вовремя. Я… «Я»? Как это «я»? Почему? Ты же упокоился в Брюсселе. Навсегда. Вон только что оповестили газеты: «Глава Российского общевоинского союза и Главнокомандующий Русской армией…» — Петр Николаевич, я весь внимание. Ну вот, слава Богу, прошло… Можно отдышаться. Надо же, как перевернулось. Где что и что за чем — поди разберись. Морок. Как он странно смотрит. — Ваше превосходительство, я уезжаю. Бить жидов и грабить — не программа. Корнилов и Деникин предали государя, и идея выродилась — как могло быть иначе? «Не прикасайтеся помазанному моему!», а Корнилов арестовал императрицу и сказал, что уйдет, если учредилка вернет царя. Чему служим, ваше превосходительство? — Алеша, у меня к тебе просьба. Ты кури… Подвинул портсигар. Тяжелый, внутри — папиросы, гильзы без марки, значит — набивает сам. |
