|
Возле большого развесистого дерева, неподалеку от бетонной ограды, трое или четверо людей в пятнистых комбинезонах и таких же масках на лицах тащили мешок, из которого торчали голые ноги — Татьяна могла бы поклясться, что это были ноги Алены, которая билась в руках похитителей. А через двор огромными прыжками мчался Арсеньич. В это время резко взвыла сирена, Арсеньич боковым зрением увидел готовую уже кричать, орать от ужаса Татьяну, сам заорал ей: «В дом! Немедленно в дом! Закрыть все!» — и ринулся дальше. В это время похитители перекинули Алену через ограду, где ее наверняка подхватили другие руки, и сами с необыкновенной легкостью перемахнули через нее. Лишь последний почему-то замешкался и, подпрыгнув, ухватился за гребень ограды. Он уже закинул ногу, ему оставались доли секунды, чтобы оказаться на той стороне, но в этот последний миг случилось нечто невероятное: вдруг из его ладоней ударил сноп искр, словно при электросварке. Раздался какой-то совершенно уже невероятный крик, похититель рухнул обратно во двор и покатился по земле, будто пустая бутылка, из которой торчали совершенно черные, обгоревшие прутья вместо рук.
...Когда Арсеньич понял, что этот гад уйдет, он уже помимо своей воли, ибо в трезвом и спокойном уме вряд ли решился бы, выхватил из кармана пульт, направил его на черный ящик возле проходной и нажал красную кнопку, которой можно было пользоваться лишь в исключительных случаях. Он нажал и тут же отпустил, но и этого было достаточно, чтобы разряд огромной мощности нашел обнаженные руки похитителя. К Арсеньичу бежали ребята, одетые и экипированные по боевой готовности, с оружием в руках. — Селихов, на трубу! — быстро распорядился он. — Два звена! Перекрыть! Этого, — он показал на продолжающего кричать от боли похитителя, — в служебку. Все по местам, дом закрыть... Ах, ты!.. — рыкнул Арсеньич и обернулся к охранникам, стоящим за его спиной. — Гриша, пойдем к нему. На руки этого гада было и страшно, и противно смотреть — как копченые куриные лапы. Доктор тут же сделал пару обезболивающих уколов, и тот успокоился, словно впал в беспамятство. Арсеньич вышел из служебки, подозвал к себе высокого, со сплющенным боксерским носом Сережу Селихова и спросил: — Ушли ребята? — И на его кивок продолжил: — Я тебя лично прошу. Сделай так, чтобы он, — кивнул назад, — сейчас заговорил. И чем подробней, тем лучше. Разрешаю применить весь арсенал. Но учти, он может пригодиться для размена. Поэтому внешне оставь как есть. Я — на трубу. Сережа в Афгане считался большим мастером допроса. Немногие это знали, а кто знал, предпочитал помалкивать. В конце концов, у каждого своя планида. А жить всем хочется. Вот не было до сей поры нужды в Сережином умении, и век бы ее не иметь. Да и Никольский, будь он тут, вряд ли разрешил бы, но он — ученый, мыслитель. А нам, думал Арсеньич, надо девку выручать и твердо знать при этом, от кого беда пришла. Именно — твердо. Чтоб потом и они поняли, что мы знаем. Пусть постарается Сережа. Он еще одну вещь не сказал Сереже, но был уверен, что тот и сам догадается: сделать так, чтоб Гриша нё принимал в допросе никакого участия. Должен догадаться. А укол обезболивающий он потом и сам сумеет сделать... будь она трижды проклята, эта жестокость... ...Чтобы сократить время, Арсеньич не стал возвращаться в учебку обычным длинным путем, через специальный вход. Достав снова свой пульт, он направил его на ближайший сиреневый куст, и тот отъехал в сторону, обнажив узкий лаз. Арсеньич сложил руки вместе и, словно в речку солдатиком, прыгнул на наклонную плоскость. Ровно через двадцать секунд он вынырнул из люка и спрыгнул на борцовский мат, который был разостлан слева от тира и арсенала. Бронежилет, спецодежда, маска, два пистолета в карманы, радиотелефон — и он был готов. Уходя, приказал дежурному срочно проверить, что с Татьяной, если нужно, оказать помощь, оставить рядом и для связи охрану. |
