Он степенно вошел в камеру и гаркнул:

—   А ну прекратить, сейчас в карцер отправлю!

Потом подошел к лежащему на полу Никольскому, приподнял его за шиворот.

—   А, новенький! Что с ним?

—Дак ведь, гражданин начальник, закона не знал человек, полез на верхние-то нары, а там и так трое сидят, а он давай права качать, ну и упал сверху-то, носом ушибся, ничего, гражданин начальник, поживет с нами, поумнеет, куда денется, верно, гражданин начальник?

Никольский между тем медленно, чувствуя сильную боль под ребрами, поднялся с пола, огляделся, увидел свой пиджак на соседних нарах и забрал его.

—   Иди на место, — толкнул его в спину надзиратель. — Почему драка, отвечай?

—   Они ж все объяснили. — Никольский нашел в себе силы криво усмехнуться разбитыми губами.

—   Смотри мне, — пригрозил тюремщик, — будешь драки затевать, живо в карцер угодишь!

Никольский обмыл лицо, прижал к губам мокрый носовой платок и вернулся на нары. Сосед сидел, привалившись к стене спиной, и с явной насмешкой наблюдал за Никольским,

—   Да, — заметил он наконец, — все бы ты сделал правильно, если бы не полез в гущу. Ну ничего, не горюй, здесь всякий урок — впрок. С крещеньицем тебя, значит, Женя.

Никольский оторопел.

A-а... откуда вы меня знаете? — только и смог произнести, шепелявя быстро вспухающими губами. В это время из дальнего конца камеры крикнули:

—   Барон, отдай нам мужичка! Нам во как «петушок» нужен! Душа истосковалась! А, Барон?

Сосед только молча махнул рукой: заткнитесь, мол.

—   Понятно! — крикнули снова. — Себе приберег! Давай пользуйся, мы не жадные! Потом оставь, что не жалко! — И дружный лошадиный какой-то гогот.

—   Чего им от вас надо? — спросил Никольский.

Сосед засмеялся.

—   А это им не от меня, а от тебя надо. Истосковались мужички, вот их на липкое и потянуло. А тут ты со своими претензиями. Вот и повод есть: и похоть свою удовлетворить, и тебе твое место указать. Ох, озорники!

—   Это что же... — У Никольского потемнело в глазах. — Вы говорите, что они хотят меня?..

—   Вот именно, — просто подтвердил сосед, и эта простота окончательно добила Никольского.

Он слышал всякие рассказы, читал, конечно, но представить себя жертвой мужеложства! Видимо, оценив его состояние, сосед небрежно хлопнул Никольского по плечу:

—   Ничего, не боись, как говорится. Перебьются! Эй, Сипатый! — крикнул «озорникам». — Я этого мужичка в свою семью взял! Все слышали? — Там, вдали, похоже, недовольно загудели. — Ну вот, теперь порядок. — Сосед пятерней взлохматил свои буйные переросшие кудри и снова повернулся к Никольскому. — Ладно уж, не стану тебя томить. Давай по новой знакомиться. Черт его дери, никогда не угадаешь, где соседа встретишь... Так ты, Женя, не узнал меня?

—Никольский стал внимательно разглядывать парня. Что-то очень знакомое было в нем, но старое, давно, кажется, забытое. Может быть, видел. Но где, когда? Смотрел, вспоминал, а парень, мягко посмеиваясь, отчего лицо его становилось каким-то кротким, умиротворенным, ждал и не торопился с помощью.