Тогда он вызывал меня и говорил:

— Хотел вечером запечь баранью ногу и посидеть, как человек. Но звонил Гройс, просит выступить. Напиши несколько слов. Только не на своем высоком русском, так что я выгляжу идиотом, когда принимаюсь читать всю эту херню. Несколько простых коротких слов от души. Замбура!

И я писала. Писала просто, даже слишком просто. От души. Что-нибудь такое:

«Дорогие друзья! Сегодня мы открываем еврейский детский сад. Дети — наше счастье. Дети — наше будущее. Все мы хотим, чтоб они были здоровы. Еврейские праздники. Еврейские песни. Еврейская душа. Все это они узнают тут».

Толстяк читал это по-русски с милым акцентом. Ему все хлопали. Замбура!

Полагаю, Синдикат — было последним, что еще связывало страны отошедшего в прошлое, могучего и великого Советского Союза.

О Восхождении, — понятии, как я сразу поняла, сакральном, — на совещаниях, съездах и в кулуарах Синдиката все говорили, как грибники о грибах (после вчерашнего дождя пошли рыжики ), как рыбаки о рыбе (перед штормом рыба ушла ), как садоводы о своей теплице (если б я не встал в шесть утра укрыть розы, они бы все померзли ). При этом урожай — был ли хороший год или плохой — никак не зависел от наших усилий; так же, как не зависит урожай рыжиков от желания продрогшего грибника, блуждающего по опушке в прорезиненном плаще; так же, как улов не зависит от рыбака, сиди — не сиди он над удочкой.

Помимо естественных причин торможения еврея перед стартом, помимо его сомнений, страхов перед Синайской пустыней, в которой, похоже, он боялся споткнуться о скрижали, разбитые еще гневливым Моисеем… помимо его укорененности в российских снегах и душевного трепета перед вечной иконой под названием «русская интеллигенция», — под ногами у нас еще путалась пышнотелая Германия, северная валькирия с зазывно распущенными власами, жирными пособиями и прохладным европейским климатом…

Климат! — вот что служило оправданием многим, свернувшим с пути. Да, в Иерусалиме климат всегда был пожарче германского, спорить с этим просто глупо. Не считая, конечно, тех нескольких, всем известных, лет, когда в Германии так хорошо топили…

Словом, подразумевалось, что человеку нелегко решиться на столь крутое Восхождение в Святую землю. Синдикат предлагал рискующему множество подпорок, подъемников, ступеней и страховочных ремней. Размахивая молотками, мы сами вбивали в скалы крюки под неуверенные ноги восходящих. Мы страховали их своими спинами и плечами, подсаживали, надсаживались, обливались потом и тяжело матерились.

Эта вредная работа в полевых условиях не каждому была по плечу.

Одним из главных, коренных, важнейших был, конечно же, департамент Восхождения;

Департамент Юной стражи Сиона, со штатом молодых разбитных сотрудников, работающих по договору подряда, — самым многочисленным;

Недавно созданный департамент Загрузки ментальности должен был исследовать самосознание наших подопечных и тренировать его, как тренируют альпинистов перед восхождением — постепенно увеличивая нагрузки.

Самым косным, громоздким, привязанным к изучению языка, был департамент Языковедения.

Главы департаментов, эмиссары, звались синдиками.

На московское представительство было нас восемь Высоких Персон Послания… — и восемь синдиков прекрасных…

Вот, собственно, и все…

Ах, да! Про себя и забыла.

Я занимала должность главы департамента Фенечек-Тусовок.

Из «Базы данных обращений в Синдикат»

Департамент Фенечек-Тусовок

Обращение №345:

— Не подскажете ли, каков статус эстонского языка в Израиле?

.