Меньше бы наезжало народищу — было бы тише, спокойней, и папка, возможно, оставался бы с ними. Очень много всякого случается из-за этих приезжих! Хотя и польза кое-какая имеется даже для него, Макарки, лично… А чего больше — пользы или вреда? Поди разберись…

Макарка смотрел, как отходит теплоход, выбрасывая из скошенных назад труб с красными поясками дымок, в отрытое море, в сторону городка, в котором теперь жил его папка. Когда судно исчезло, Макарка поднялся и медленно, словно побитый, побрёл по набережной.

Глава 29. Обломки

— Дело близится к концу, — сказал папа, вставая из-за письменного стола, — всё, что мог, сделал! Пусть читает начальство. Посмотрим… — Папа заходил по комнате, расправляя затёкшие от долгого сидения ноги.

— Значит, скоро куда-нибудь двинем? — спросил Вася, сидевший на барьере террасы.

— Теперь уже скоро… На Кара-Даг к жерлу вулкана, к Золотым воротам, в Сердоликовую бухту — куда хочешь! Да, Вася, — вдруг попросил папа, — сбегай, пожалуйста, в «Спорттовары», купи мне новую ленту для машинки. Про Коковихина надо отпечатать на новенькой, свежей ленте. Вот тебе деньги. Заодно можешь купить себе пластилин и пострелять в тире.

— Хорошо, — сказал Вася и вздохнул, потому что, говоря по совести, ему совсем не хотелось тащиться в этот зной к центру Кара-Дагского, где был магазин. Не хотелось ему топать туда ещё и потому, что он думал сбегать сейчас к Ире и поговорить про Андрюшку: что с ним? Второй день не приходит. Как бы его разыскать? Они так соскучились без него — ну просто жизнь не в жизнь!

— Не надо посылать Васю, — сказала мама; она сидела в плетёном кресле на террасе, вязала Васе тёмно-синий свитер, и по полу двигался, разматываясь, большой клубок толстых шерстяных ниток.

— Почему? — папа поправил очки и посмотрел на маму.

Лицо у мамы стало грустное, безучастное, хотя спицы не переставали с размеренной ритмичностью сновать в руках.

— Ну хочешь, я схожу, — сказала она.

— Не хочу… По-моему, Васька давно освоил этот участок пути и ему ничего не грозит… Или я ошибаюсь?

— Вася сегодня слишком много бегал и перегрелся, а на улице такая жара… Двадцать восемь в тени.

Папа, не говоря ни слова, сбежал со ступенек террасы и своим обычным быстрым шагом пошёл по дорожке.

Васе стало неловко: трудно ему было сбегать? Совсем не трудно! Да вот мама… Мама всегда и во всём отстаивает его интересы и хочет, чтобы ему, Васе, было лучше — и это очень хорошо, спасибо ей за всё! — но вот всегда ли ему бывает от этого лучше? Вот, например, сейчас?

Мама молча вязала. На террасе было тихо. Оглушительно тихо и напряжённо.

Вася подавил вздох. Как всё неловко получилось! Давал же себе ещё в Москве слово быть твёрдым и уверенным, чтобы уметь постоять за себя, чтобы с ним считались. Давал слово, а толку? Да, папа прав, очень прав: легко давать слово и обещать и трудно делать. И ещё вспомнилась Васе собственная физиономия на холсте…

— Мам, я схожу к Ире, — виноватым голосом сказал Вася.

— Сходи, только шапочку надень, — сухо ответила мама, будто не была довольна ни им, ни собой, и Вася ушёл.

Он шагал узкой тропинкой через парк и думал: что всё-таки случилось с Андрюшкой? Опять отцу хуже? Ещё Вася думал о Макарке: наверно, злится на него. Знал бы Вася, что так получится, — ни слова не сказал бы ему о потере кольца.