— Тетя Лика! — слабо произнесли эти губки, и худенькая, похожая на лапку цыпленка, ручка, с трудом поднявшись от одеяла, потянулась к Лике.

— Сокровище мое! — прошептала девушка, осторожно обнимая исхудалое тельце ребенка.

— Я рада, что ты приехала! Я рада! — лепетала Танюша. — Я боялась, что не увижу тебя. Я так люблю тебя, тетя Лика… и вот, вот, наконец, увидала.

— Когда был доктор? — спросила дрожащим голосом Лика надзирательницу.

— Вчера вечером.

— И что сказал?

— Сказал что вряд ли выживет Танюша, — тихо отвечала Валерия Ивановна, — сил у нее совсем нет.

— Господи! Господи! — прошептала в ужасе Лика, потом разом встрепенулась. Она почувствовала в себе прилив энергии.

— Нужно спасти! Спасти Таню во что бы то ни стало! — мысленно проговорила она и добавила громко, обращаясь к Валерии Ивановне:

— Вы пойдете к детям! Успокойте их… А я останусь одна с Танюшей.

— Но, Лидия Валентиновна! — попробовала возражать Коркина, — не лучше ли я приглашу сиделку?

— Нет, нет! — я одна останусь у Тани.

Надзирательница послушно удалилась. Тяжелая ночь потянулась для Лики. Около одиннадцати заезжал доктор. Он выстукивал, выслушивал и всячески мучил Танюшу и в конце концов заявил, что вряд ли девочка доживет до утра.

— А я вам, барышня, посоветовал бы убраться подобру-поздорову, — дружески посоветовал доктор Лике, — болезнь у Тани заразительная и может перейти на вас.

— Нет, я останусь! — упрямо отвечала Лика.

— Девочка очень плоха. Единственно, что может спасти ее, — это если она уснет хорошенько и этим наберется силы. Лекарства не помогут. Сама природа вылечит скорее, — проговорил доктор и уехал.

Лика осталась.

Каждый раз, что сознательно открывались голубые глазки Танюши, они встречались с большими любящими встревоженными глазами ее «тети Лики».

— Тетя Лика, ты? — с трудом спрашивали запекшиеся губки малютки.

— Я, мое сокровище! Я, моя крошечка! — отвечала молодая девушка, стараясь подавить подступившие к горлу слезы. И обнимала Танюшу, чувствуя под своими пальцами выступившие от худобы ребрышки ребенка.

Девушка с болью думала о том, что не езди она на балы, не увлекись танцами и весельем, может быть, сумела бы захватить болезнь Тани вовремя и девочка осталась бы жить.

Тане становилось все хуже и хуже. Она не бредила и не металась больше, а только слабо трепетала на постели, как подстреленная птичка. Ее губки, широко раскрытые, как у птенчика, жадно ловили воздух.

— Жарко! Пить! — шептала охрипшим голосом больная. — Тетя Лика, пить! Где ты?

— Я тут, моя радость! Тут, детка моя ненаглядная!

И Лика поила Танюшу водой, с трудом пропуская воду сквозь крепко стиснутые зубки ребенка.

— Душно! Жарко! — лепетала Таня тем же тихим, чуть слышным голоском.

Тогда Лика схватила ножницы со стола и в один миг остригла пышные кудри Танюши.

— Теперь легче? Не правда ли, мой ангел? — нежно наклоняясь над девочкой, прошептала она.

Танюша хотела ответить и не смогла, силилась улыбнуться, но улыбка не вышла.

Только слабая судорога повела ее засохшие губки.

Тогда Лика бросилась на колени перед образом и, задерживая рыдание, рвавшееся из груди, произнесла, сжимая руки:

— Боже мой! Спаси ее! Сделай чудо, спаси ее, Господи.