Чёрная форма, сугробчики на плечах и головах, белые лица, чёрные провалы глаз и редко у кого – обжигающий румянец.

    Никто из мальчишек даже головы не повернул. Быть может, они и не в состоянии были уже реагировать, все силы ушли на то, чтобы удержаться вот так, в струнку, глядя прямо перед собой невидящими глазами. Декабристы малолетние!

    Так и знал… Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть, как дело неудержимо катится к бунту. Вчерашние защитники, единственная надежда Земли, последний рубеж обороны – в одночасье превратились в обыкновенных мальчишек и девчонок и несколько месяцев, бурля и кипя, пытались осмыслить это превращение. И вот сегодня… По всему выходило, что детонатором стали новые учебные планы на второе полугодие, где большинство учебно-военных курсов сменились обычными школьными.

    На это можно было бы списать всё, если бы бунты не вспыхнули в десятках школ по всему миру и не покатились с востока на запад вместе с солнцем. Причем в двух – Хайфонской и Бомбейской – дело дошло до стрельбы. Слава богу, в воздух. А в Осаке ребятишки захватили ангар, выкатили все исправные катера – девять штук – и ушли в небо вслепую. Обнаружить их пока не удалось.

    И ещё Новосибирск… хотя это мог быть и несчастный случай…

    Надо было начинать говорить. Хоть что-нибудь. И Геловани, бросив мегафон, начал говорить, громко и ясно, без обращения, словно все и так прекрасно знали, о чём он заговорит:

    – Я думаю, всем понятно, что вы пришли сюда, потому что не хотите выходить из боя. И это правильно. Хотя и не служит оправданием тому, что вы нарушили приказ.

    Он по-прежнему шагал вдоль строя, вглядываясь в застывшие лица и гадая, насколько далеко разносится его голос и – когда же его наконец осенит.

    – Но я предпочитаю исходить из того предположения, что никаких приказов вы не нарушали.

    Легкое, почти неуловимое движение, не голов даже, а глаз, причём не многих, но теперь Геловани знал, что его услышали.

    – Наоборот, вы поторопились выполнить приказ, который в сложившейся обстановке был совершенно неизбежен. Земле нужны добровольцы. И я полагаю, что именно их и вижу перед собой. Однако задача вам предстоит сложная, секретная, и, к великому моему сожалению, опасная. И пойти смогут только лучшие из лучших. Даже не так. Я всех вас прекрасно знаю. И кто из вас лучшие, знаю тоже. Но…

    Он развернулся и пошёл вдоль строя в противоположном направлении. И головы гардемарин одна за другой поворачивались вслед за ним.

    – Но то, что нам предстоит сделать, потребует от вас качеств, на которые мы вас не проверяли, не тестировали. Нам раньше и в голову не приходило, что на них следует обращать внимание. Поэтому мы будем срочно проводить новые собеседования с каждым, кто… кто рискнёт. Заставлять вас я не имею права.

    Он как бы нерешительно остановился, перемялся с ноги на ногу, развернулся лицом к строю и прибавил голос:

    – И всё-таки откладывать я тоже не могу. Ситуация слишком острая, можно сказать, критическая и… непредсказуемая. Собеседования я начинаю немедленно. Точнее, через двадцать минут. У меня в кабинете. Подумайте ещё раз – прежде чем прийти. Я рассчитываю хотя бы на тридцать кандидатов…

    И спокойно закончил:

    – Школа! Разойдись!

    Потом повернулся и неторопливо пошёл через поле обратно, слыша за собой тишину.

    Озарение не приходило…

    Но строй за спиной вдруг сломался и распался на отдельные хрупкие фигурки…

    К счастью, начало тестирования пришлось отложить на после ужина, поскольку в тепле ребятишки «поплыли».