Он полагал, что выразить Элу обязательную благодарность можно и из дома — разумеется, он не собирался говорить то, что могло вызвать возражения у Венди. Но гордость Джека сказала: нет. Теперь он почти всегда прислушивался к тому, что подсказывала ему гордость, ведь, кроме жены с сыном, шестиста долларов на текущем счету и потрепанного «фольксвагена» 68-го года, у него осталась только гордость. Да и счет-то был объединенным. Год назад он преподавал английский в одной из лучших частных школ Новой Англии. И друзья там были — правда, не совсем такие, с которыми Джек знался до того, как бросил пить, но посмеяться было с кем; были приятели — коллеги по факультету, восхищавшиеся его искусным обращением с классом и личным пристрастием к писательскому ремеслу. Шесть месяцев назад дела шли очень хорошо. Вдруг оказалось, что каждые две недели от жалованья остается достаточно денег, чтобы начать делать небольшие сбережения. В дни, когда Джек пил, ни разу не удавалось отложить ни гроша, хотя выпивку почти всегда ставил Эл Шокли. Джек с Венди начали осторожно поговаривать, не поискать ли дом и не выплатить ли примерно в течение года первый взнос. Ферма в деревне. Шесть или восемь лет на то, чтоб полностью ее обновить — да черт возьми, они были молоды, у них было время.

Потом он вышел из себя.

Джордж Хэтфилд.

Запах надежды обернулся запахом старой кожи в кабинете Кроммерта, все вместе напоминало одну из сцен его собственной пьесы: на стенах — старые портреты прежних директоров Стовингтона, гравюры с изображением школы, какой та была в 1879 году, когда ее только построили, и в 1895-м, когда деньги Вандербильда позволили выстроить закрытый манеж, — он до сих пор стоял на западном краю футбольного поля, приземистый, необъятный, увитый плющом. Апрельский плющ шелестел за приоткрытым окном у Кроммерта, из радиатора доносился навевающий дремоту шум парового отопления. Джек вспомнил, о чем подумал тогда: «Это не на сцене. Это по-настоящему. Моя жизнь. Как можно было пустить ее коту под хвост?»

— Джек, положение серьезное. Очень серьезное. Совет попросил меня сообщить вам о своем решении.

Совет желал, чтобы Джек оставил должность, и Джек пошел им навстречу. В иных обстоятельствах срок его контракта закончился бы в июне этого года.

За беседой в кабинете Кроммерта последовала самая темная, самая страшная ночь в жизни Джека. Желание, потребность напиться никогда еще не были столь сильны. Руки тряслись. Он бродил, натыкаясь на предметы, переворачивая их. А еще его не покидало желание сорвать все на Венди с Дэнни. Его норов был подобен злобному зверю на перетершейся привязи. Перепугавшись, как бы не ударить их, Джек сбежал из дома. Кончилось все у входа в бар. От того, чтобы зайти внутрь, Джека удержало только одно: он понимал, что стоит сделать это — и Венди навсегда уйдет, а Дэнни заберет с собой. Он же с момента их ухода превратится в мертвеца.

Вместо того чтобы зайти в бар, где темные силуэты смаковали приятные воды забвения, он направился домой к Элу Шокли. Совет проголосовал: шесть — против, один — за. Этим одним и был Эл…

Джек набрал номер оператора, и та сообщила, что за один доллар восемьдесят центов можно на три минуты связаться с Элом. «Время, детка, штука относительная», — подумал он и бросил в автомат восемь четвертаков. Пока его вызов пробирался на восток, слышались то высокие, то низкие электронные гудки.

Отцом Эла Шокли был Артур Лонгли Шокли, стальной барон. Своему единственному сыну, Элберту, он оставил состояние и огромное количество разнообразнейших капиталовложений и директорских постов в различных советах.