Отчаяние охватывало всех, и с каждым днем терялась надежда на отыскание маленького князя.

Как в злую тюрьму, приезжал князь в свою усадьбу и почасту, не видясь даже с женой, видел в своей горнице, выслушивая доклады своих гонцов, которых слал он во все стороны.

А Миша, благодаря нежному за собой уходу, быстро поправился, и Каролина не могла налюбоваться хорошеньким мальчиком.

— Не иначе, как какой-нибудь боярский или княжеский, — говорила Каролина. — Ты как думаешь, Эди?

Добрый цирюльник качал головой и, вынимая из рта свою трубку, подзывал мальчика к себе.

— Ты скажи, мальчик, — спрашивал он чуть не в сотый раз. — Кто твой фатер? Папа? Откуда ты?

Миша ничего не мог ответить на это, зная только, как зовут его самого.

Он рассказывал Каролине про терем, про сад, про сенных девушек и про веселые игры. Рассказывал про отца: как он славно сидит на коне, какой у него шлем и латы, как одеты их слуги. Наконец, дрожа и бледнея, тихим шепотом рассказывал, как его украли, как волокли волоком, пугали и били, как бросили в темный сарай, где было много, много детей, но из его рассказов никто не мог додуматься, кто его родные.

Немцы из слободы друг за другом навещали Штрассе и, слушая русского мальчика, задумчиво качали головами.

— Беда вам с ним будет, герр Штрассе! — говорил ему толстый булочник.

— О! Большой беда наживете с ним, — говорил сосед литейщик.

— О, mein Gott! Если узнают только! — восклицали другие немцы, а пожилые немки таинственно отзывали Каролину и шептали ей:

— С этим мальчиком твой брат и себя погубит, и тебя, и всех нас! Он не простой мальчик. Его наверное ищут…

— О! Он расскажет, было ли ему у нас худо… — беспечно отвечала Каролина. — Миша, тебе худо у нас?

Миша поспешно обнимал ее и говорил:

— Нет! Я, правда, к мамке хочу и бегать негде, но я люблю тебя!

Каролина смеялась.

— А вы хотите, чтобы мы с Эдди его прогнали! — Куда? На улицу, чтобы его снова украли?

Соседи только вздыхали и не решались спорить с глупыми Штрассе.

— И потом, разве есть у нас на него право?

Его нам один капитан поручил… капитан Эхе! При этом имени Каролина всегда краснела, а Штрассе решительно говорил.

— Нет! Мы ничего не боимся. Мы худого не делаем. Не бойся, Миша, говорил он мальчику, — я скоро буду одеваться и пойду в город, буду искать и найду! Не бойся.

— Теперь я ничего не боюсь! — бойко отвечал Миша, чувствуя, что здесь его, действительно, никто не обидит.

Но бедному Штрассе и не снилась та беда, которая нависла над его головой.

12

Только в то время, полное суеверия и невежества, мог произойти подобный случай, и он был бы похож на анекдот, если бы тот же Олеарий не засвидетельствовал его в своих записках.

После разграбления рапаты Федьки Беспалого, ошалевшие пьяницы гуляли еще с добрую неделю, все увеличивая тот угар, который закружил их беспутные головы.

Выгнанный приказный, Онуфрий Буковинов, облыжно для почета и наглости именовавший себя дьяком, пристал к двум посадским и с ними крутился по Москве, напиваясь, сквернословя, играя в зерн и голосом великим распевая срамные песни, за что посадские поили его зело.

Дню по шестому, уже под вечер, бродя из одной тайной корчмы в другую, шли они, сцепясь руками, вдоль Москвы реки, и дьяк говорил им коснеющим языком:

— Согрешихом окаянный! Согрешихом! Несть мне спасения, упился убо, яко свинья непотребная. Да!

— Ишь, разобрало! — засмеялся один из посадских.