– И похоже, ею и останется, – сказал Ретт. – Она вкладывает деньги в восстановление рисовых полей и с каждым днем становится все более похожей на Джулию Эшли.

– Она счастлива?

– Сияет. Сама упаковала бы мои вещи, если знала бы, что это ускорит мой отъезд.

Скарлетт вопросительно посмотрела на него. Да, сказал Ретт, он уехал из Чарльстона. Было ошибкой думать, что ему когда-либо там нравилось. «Я поеду назад. Чарльстон всегда останется в крови чарльстонца, но я поеду погостить, а не жить там». Он сказал себе, что хочет постоянства. Но через какое-то время стал чувствовать ноющую боль, как будто ему подрезали крылья. Он не мог летать. Его связала земля, предки, святая Сесилия, Чарльстон. Он любит Чарльстон – Боже, как он любит его красоту и грациозность, мягкий солоноватый бриз и стойкость перед лицом потерь. Но этого мало. Ему нужен вызов, риск, опасность.

Скарлетт тихо вздохнула. Она ненавидит Чарльстон и была уверена, что Кэт почувствует то же самое. Благодарение небесам, Ретт не собирается отвезти их туда.

Тихим голосом она спросила об Анне. Ретт замолчал на долгое время. Затем он заговорил, и его голос был полон горечи.

– Она заслуживала лучшего, чем я, лучшего, чем ей дала жизнь. У Анны были тихая храбрость и сила, которые стыдят так называемых героев… Я почти сошел с ума от нее тогда. Ты уехала, и никто не знал, где ты. Я поверил, что ты наказываешь меня, поэтому, чтобы наказать тебя и доказать, что меня не волновал твой отъезд, я развелся. Как ампутация.

Ретт уставился в небо, не видя ничего. Скарлетт ждала. Он молился, что не причинил Анне боли, сказал он. Он перебирал все в своей душе и в памяти, и не мог найти преднамеренной боли. Она была слишком юной и так сильно любила его, что не почувствовала в его нежности и привязанности всего лишь тень мужской любви. Он не знает, как винить себя за женитьбу на ней. Она была счастлива. Одной из несправедливостей в мире является то, что так легко осчастливить любящих и заботливых.

Скарлетт опустила голову ему на плечо.

– Это много – сделать кого-то счастливым, – сказала она. – Я не понимала этого, пока не родилась Кэт. Я многого не понимала. Каким-то образом я выучилась этому у нее.

Ретт прислонился щекой к ее голове.

– Ты изменилась, Скарлетт. Ты стала взрослее. Мне нужно узнавать тебя заново.

– Я тоже должна узнать тебя. Я никогда не знала тебя, даже когда мы были вместе. На этот раз постараюсь, обещаю.

– Не сильно старайся, ты измотаешь меня. – Ретт усмехнулся, потом поцеловал ее в лоб.

– Перестань смеяться надо мной, Ретт Батлер, – нет, не надо. Мне нравится, даже когда это выводит из себя.

Она втянула воздух.

– Идет дождь, он погасит пожары. Когда встанет солнце, мы сможем увидеть, что осталось от города. Попытаемся уснуть, через несколько часов у нас не будет времени.

Она положила голову ему на плечо и зевнула. Легкий ирландский дождик окутал мягкой завесой тишины старую каменную башню.

На рассвете Скарлетт проснулась. Когда она открыла глаза, то первое, что увидела, было поросшее щетиной, с провалившимися глазами, лицо Ретта. Потом она потянулась и улыбнулась.

– У меня болит все тело, – пожаловалась Скарлетт, нахмурив брови. – И я умираю от голода.

– Логичность – женское качество, – пробормотал Ретт. – Вставай, моя любовь, не сломай ноги.

Они осторожно подошли к убежищу Кэт.