Халльблит с этим согласился, и достали они еды-питья сколько нужно из лодки, и поднялись по крутой лестнице, и поднимались долго, и так выбрались на ровную землю, и в лунном свете край тот показался Халльблиту пустынным и голым; ибо сумерки уже рассеялись, и от света дня ничего не осталось, кроме тусклого блика на западе.

Тому Халльблит весьма подивился, что и на открытой пустоши и на краю земли, ровно так же, как и в закрытой пещере, улеглось неистовство ветра, и безоблачная ночь была тиха, и с юга в сторону земли задувал лёгкий ветерок.

Тут Лис, казалось, забыл о громогласном хвастовстве, и заговорил участливо и мирно, как говорят с попутчиком, у которого есть дело, как и у прочих. И указал он на хребет или приземистый кряж, что возвышался неподалеку словно утёс на безлесой равнине; а затем пояснил:

– Спутник, под сенью вон того хребта отдыхать нам сегодня ночью; и, прошу тебя, не сочти меня неучтивым, ежели лучшего пристанища я тебе не предоставлю. Но велено мне в твоих поисках доставить тебя сюда живым и невредимым; и непросто было бы тебе выжить под кровом тех хозяев, которых нашёл бы ты среди нашего народа нынче ночью. Но завтра поговоришь ты с тем, кто расскажет тебе о выкупе.

– Этого довольно, – сказал Халльблит, – и благодарю тебя, проводник мой, за услугу; а что до твоих грубых и неучтивых слов, ко мне обращённых, их я тебе прощаю: ибо мне они вреда не причинили; воистину, кабы причинили, так меч мой тоже высказался бы в этом деле.

– Я всем доволен, как есть, сын Ворона, – молвил Лис. – Я исполнил своё поручение, и всё в порядке.

– Так скажи мне, кто поручил тебе привезти меня сюда.

– Этого я не могу сказать, – молвил Лис, – ты здесь, так будь же доволен, как я.

И больше не произнёс он ни слова, пока не добрались они до помянутого хребта, что высился примерно в двух фарлонгах от выхода из пещеры. Там разложили они на камнях свой ужин, и утолили голод, и выпили доброго крепкого вина, до дна осушив рог. А Лис в ту пору сделался молчалив и неразговорчив, и когда Халльблит принялся расспрашивать его касательно острова, мало что смог он сказать. Когда же, наконец, Халльблит спросил его об опасном пристанище и о его обитателях, тот ответствовал:

– Сын Ворона, об этих предметах спрашивать бесполезно; ибо если и скажу я тебе что, так непременно солгу. Успокойся же на том, что в поисках своих благополучно пересёк море, и море гораздо более опасное, чем тебе кажется. Но теперь довольно пустых слов, давай-ка устроим ложе меж камней, как сможем; ибо поутру вставать нам рано.

Халльблит кивнул в знак согласия, и устроили они себе ложа весьма искусно, как мужи, привыкшие ночевать под открытым небом.

Усталый, Халльблит вскорости задремал; и пока лежал он так, пригрезился юноше сон, или, может статься, видение; ибо спал ли он в то мгновение, или находился между сном и бодрствованием, я не ведаю. Но, будь то видение или сон, вот что ему примерещилось: будто склонилась над ним Заложница, такая, какой видел он её только вчера, золотоволосая, румяная, белокожая, с ласковыми руками и нежным голосом, и говорит ему: «Халльблит, смотри на меня и слушай, ибо нужно мне сказать тебе нечто важное». А юноша не сводил с неё глаз, и стремился к ней всей душою, и сердце его сжималось от нежной тоски, и хотел он вскочить на ноги и заключить её в объятия, но не мог, скованный сном и дрёмой. А Заложница улыбнулась ему и молвила: «Нет, любимый, лежи спокойно, ибо прикоснуться ко мне ты не сможешь: перед тобой только призрак той, к которой ты стремишься. Так слушай и внимай. Я в горестной беде, и в руках разбойников моря, и не ведаю, что они со мною сделают, и не желаю позора: чтобы продавали меня за деньги из одних рук в другие, однако без свадебного дара брали на ложе, чтобы разделять мне постель с врагом нашего народа, и чтобы он обнимал меня, хочу я этого или нет: тяжко это.