— Вот и прибыли.

Проехав сквозь арку, покрытую тонкой, словно кружевной, резьбой, автомобиль вкатил в просторный двор. Белоснежный дом в мавританском стиле, несомненно, принадлежал очень богатой семье. В воздухе витал сладкий запах банановых цветов, бугенвиллеи и других тропических растений. Перед домом журчали несколько фонтанов. Все вокруг дышало миром, покоем и безмятежной красотой.

— Моего друга зовут Идрис, — негромко сказал Хадсон, останавливая машину. Шум мотора смолк, и в нагретом воздухе раздавался лишь плеск фонтанов да жужжание насекомых. — Его быт устроен по-европейски, но сам он — бербер до мозга костей, и гордится этим. Он пригласил меня на ужин.

— Но…

Марианна тщетно пыталась собраться с мыслями. Ей казалось, что властью Хадсона она перенесена в другой мир, где вместо привычных правил логики и разума действуют какие-то совсем другие законы.

— Я не могу, Хадсон, они же меня не знают. Это не принято…

— Я говорил, что приеду с подругой. — На мгновение его сверкающий взгляд скрестился с ее зелеными глазами, в которых плясали тревожные золотые искорки. Затем Хадсон вышел из машины и с кошачьей грацией двинулся к пассажирской дверце.

«С подругой? Конечно, он имел в виду рыжую», — думала Марианна, и паника в ее душе сменилась жгучей ревностью. Почему же она не приехала? Заболела? Или, может быть, они поссорились? Но и это не объясняет, почему он вдруг решил взять с собой Марианну.

— Пойдем, — ворвался в ее смятенные мысли глубокий звучный голос. Хадсон протянул ей руку и помог выйти. Его прикосновение обожгло Марианну огнем.

«Этого не может быть, — думала Марианна, стоя посреди двора под палящим марокканским солнцем. — Это сон, какое-то сумасшествие!» Она должна была бы сейчас ужинать в отеле, в привычной компании и знакомой обстановке, а вместо этого…

— Хадсон, пожалуйста…

Хадсон презрительно сузил глаза.

— «Хадсон, пожалуйста»! — безжалостно передразнил он ее. — Я не раз слышал от тебя такие слова — помнишь? «Хадсон, о, Хадсон, пожалуйста…» Когда я целовал тебя, держал в объятиях. Скажи, Анни, хорошо ли тебе было с тем английским студентиком? Ты чувствовала то же, что и со мной?

— Ты делаешь мне больно! — Она попыталась выдернуть руку.

— Правда? — Он немедленно отпустил ее. — Так я и хочу сделать тебе больно, моя непостоянная маленькая сирена. — Эти слова он произнес так небрежно, что до Марианны не сразу дошел их страшный смысл. — Я хочу, чтобы ты страдала так же, как страдал я два года назад. Не физически — это было бы слишком легко, слишком просто! Я хочу пробраться в твое сердце, как ты пробралась в мое, и медленно, капля за каплей, выпить из тебя жизнь — как ты поступила со мной! Я, кажется, тебя шокировал? — вежливо поинтересовался он.

Марианна смотрела на него, не в силах произнести ни слова.

— Ну, мы с тобой цивилизованные люди, — улыбнулся Хадсон — если только можно было назвать улыбкой этот угрожающий оскал. — Цивилизованные люди играют друг с другом, развлекаются, порхают от одного партнера к другому.

— Я не такая, — еле слышно прошептала Марианна, но Хадсон ее услышал. — Я никогда в жизни не играла в такие игры!

— Вот как? — сверкнул глазами Хадсон. — Прости, не верю. Мой дед, старый техасец с толстой, словно у носорога, шкурой, любил повторять пословицу: «Дела говорят громче слов».