Кому нужна состарившаяся Золушка в стоптанных туфлях, всю жизнь мывшая полы в продмаге? Сейчас она уже на пенсии, да и магазин недавно прикрыли — там теперь игровой салон, казино для нищих. Из наших туда только Буратино заглядывает, медяки свои спускать…

Вы спросите, а как же Сказочники? Неужели они такие черствые люди? Не знаю. Свои сказки они рассказывают лишь тем, кто за это может хорошо заплатить. Такой уж мир за окном. И не только за моим. Вот если бы я умел сочинять! Я бы обязательно придумал много-много хороших сказок и рассказывал бы их тем, кто живет на окраине. Но сочинять я не умею. Меня ведь никто этому не научил. Я просто сижу у окна и с грустью смотрю на пьяного грязного немытого Кота, который мог бы стать ученым и ходить по золотой цепи. И все, что я могу сделать — просто рассказать вам о том, что в нашем дворе рухнул старый тополь.

Человек на афишной тумбе

На перекрёстке у трёхэтажного дома стоял человек на афишной тумбе. В длинном, ниже колен, осеннем пальто, тяжёлом тёмном шарфе и старомодной шляпе с круглыми полями и высокой тульей. Правой рукой он держал раскрытый зонт, а левой — раскрытую тетрадь. И хотя на небе не было ни одной тучки, а на листе — ни одной буквы, странный человек не спешил убирать ни зонтик, ни тетрадку. Если бы он повернул голову, то без труда заглянул бы в окно третьего этажа. Но он головы не поворачивал, да и вообще не шевелился. Человек на афишной тумбе был сделан из металла.

Ещё несколько подобных скульптур стояло дальше по улице, и горожане давно не обращали на них внимания. Разве что туристы иногда останавливались, чтобы сфотографироваться, да большой ворон, пролетая мимо, часто усаживался на зонт. Ворон был стар, страдал одышкой, и ему требовался отдых. Двести лет назад, когда он только-только вылупился из яйца, здесь не было ни афишной тумбы, ни перекрёстка, ни даже самого города.

Апрель нынче выдался холодным: на Севере проснулись древние ветра и никак не могли угомониться после долгой и морозной зимы. Они гуляли по улицам, распевая грубые северные песни, задирали прохожих, ломали сонные ветки деревьев и повсюду разбрасывали чужие окурки и автобусные билеты. В древних ветрах жил буйный дух прежних времён, когда кипела великая битва между Севером и Югом, и вечная мерзлота, наступая, завоёвывала всё большую и большую часть Земли. Но сегодняшнее утро неожиданно случилось солнечным, тихим и добрым. На самом его краю, в час между тьмой и рассветом, Человек на афишной тумбе услышал знакомое хлопанье крыльев, лёгкий перестук когтей о металлический зонт и хриплый простуженный голос:

— Арра, Сказочник.

Вороны всегда говорят «арра!» или «кау!» вместо приветствия. И иногда — связывая слова в одно предложение.

— Здравствуй, ворон, — откликнулась скульптура. — Что нового в городе?

Птица неуклюже потопталась, устраиваясь на зонте поудобнее, и, заглянув в металлическую тетрадку в руках Сказочника, ответила:

— В парке первый клещ проснулся. Говорит, приснился ему жуткий сон, будто в городе не осталось ни одного человека. А на том берегу родила бездомная собака. Прячется в заброшенном подвале на бывшей стройке, и её подкармливает один мальчишка. Арра, я его взял на заметку. Как у тебя дела? Всё надеешься что-нибудь написать?

— Пока пусто… — вздохнул человек. — Вчера, казалось, я ухватил строчку за первое слово и даже принялся записывать, но… Знаешь ли ты, ворон, как ужасно скрипит металлическое перо о металлический лист? Как будто кто-то скребёт когтями по ржавой душе.