А уж она сама, сама из духа противоречия, из неприязни ко мне побежала. Побежала навстречу своей погибели, голубка. Да только этот проклятый калека, черт его подери, испортил такой чудесный план! Я бы ему и вторую ногу оторвал! А руку-то я действительно обморозил, ломом так орудовал, что сразу и не приметил! – Рандлев-ский слегка отодвинулся от стены. Сердюков насторожился.
– Леонтий! Я не верю ни одному твоему слову! Все это чудовищная ложь! Я знаю, наши чувства друг к другу действительно велики. Но ты не мог, не мог носить в себе столько лет это зло, зло от любви ко мне! Брат мой! Скажи, что все это выдумки, что ты все придумал! Ты болен, болен. Леонтий! Я спасу тебя, я вылечу тебя, я никогда не покину тебя! – Нелидов, ставший снова бледно-зеленоватого цвета, привстал из-за стола и протянул руки к Рандлевскому.
– Поздно! Друг мой, поздно! Если бы я услышал эти слова ранее! – В голосе Рандлевского слышалось неподдельное отчаяние. – Отчего ты не желал понять меня ранее? Ты вынудил меня создать этот страх!
– О нет, нет! Ты убиваешь меня! – закричал Нелидов и повалился на стол головой.
– Да, именно так! Теперь нам оставаться в этом мире невозможно! – И с этими словами, в тот же самый миг, когда голова Нелидова коснулась стола, Рандлевский выхватил из-под полы сюртука пистолет и выстрелил в сторону Феликса.
Но Сердюков, который внимательно следил не только за словами Рандлевского, но и за его взглядом, руками, успел ударить его по локтю. Пуля пошла чуть в сторону, как раз туда, где у стены замер от ужаса Горшечников. Он упал от выстрела, как тряпичная кукла. Гулко ударилась об пол его голова, и на роскошном персид-ском ковре стала медленно расползаться алая лужа.
Следующим ударом полицейский выбил пистолет из преступных рук и набросился на убийцу. Они повалились на пол, пытаясь одолеть друг друга и ухватить пистолет. Но оружие отлетело довольно далеко от катающихся на полу мужчин. Феликс несколько мгновений лицезрел борьбу. Потом наклонился и быстро поднял пистолет. Вцепившись обеими руками, чтобы не тряслись, он прицелился в такую знакомую, до боли знакомую голову, в эти нежные локоны на затылке…и выстрелил.
Сердюков сразу почувствовал, что противник ослабил хватку, и, перевернув его на пол, вскочил.
– А! – закричал не своим голосом Нелидов. – Боже, что я наделал!
Он упал около Рандлевского, который еще дышал.
– Леонтий! Леонтий, мой милый, бесценный. Мой брат! Не покидай меня! Не уходи!
– Я хотел, чтобы мы ушли вместе и соединились наконец на небесах, – прошептал синими губами умирающий.
– Тебе нет прощения, но я прощаю тебя, – зарыдал Нелидов.
– Ты – Божество, в твоей воле карать и миловать. – Рандлевский попытался улыбнуться и испустил дух.
– Я не перенесу этого кошмара, – простонал Нелидов, когда Сердюков попытался приподнять его с пола. – Я не хочу жить. Я не могу жить с этим ужасом. Отдайте мне пистолет!
Сердюков предусмотрительно подхватил пистолет и убрал его в карман.
– Сударь, как раз наоборот! Вы избавились от кошмара! Нет никакой мистической силы. Вы теперь можете жить спокойно и счастливо. Но, разумеется, после того, как вас оправдают присяжные. Тем более, – Сердюков покосился на бездыханное тело несчастного Горшечникова, – тем более что ваша возлюбленная теперь вдова.
Глава сороковая
Нет, положительно жителям Эн-ска давно так не везло с новостями. Вот и теперь непонятная, загадочная смерть Горшечникова не сходила с уст обывателей. Подробностей выспросить было не у кого, вот и обрастало событие немыслимыми слухами и небылицами. |