– Признаться, я не знала куда бежать, но, вероятно, я поступила бы именно так. – Алтухова все еще не могла прийти в себя после испуга.

– Теперь все позади, Толкушина в моем номере в гостинице. Домой она наотрез отказывается вернуться. Сговорились, что я перевезу ее к вам во флигель, так вы уж позаботьтесь о ней.

– Не сомневайтесь, Феликс Романович. Я буду заботиться о ней, как о самом родном человеке. – Софья вздохнула с огромным облегчением и наконец тоже улыбнулась, глядя в лицо Нелидову.

– С такой же нежностью, как о Зебадии? Так он и вправду жив еще? – глаза Нелидова светились лукавством.

– Да, жив, здоров и весел. Только вряд ли вас теперь признает, столько времени прошло!

– Не упрекайте меня, я вовсе не забыл о нем! Просто я решил, что ваши нежные души привязались друг к другу и вам трудно будет расстаться с ним.

– Ах, лукавите! – Софья погрозила ему пальцем. – Да мы не о том! – спохватилась она. – Едемте же скорее, хочу обнять бедную мою Ангелину!

Когда Софья переступила порог гостиничного номера и увидела Толкушину, то она не удержалась, охнула и снова зарыдала. Перед ней на диване лежала старуха с безжизненным лицом и потухшим взглядом. Разметавшиеся всклокоченные волосы и разорванное платье усугубляли ужасное впечатление. Соня упала около дивана на колени и принялась обнимать подругу и осыпать поцелуями. Матрена Филимоновна ахала и осеняла себя крестом.

– Батюшки святы! Эка себя измучить! Бедная, бедная! Господи, прости нас, грешных! Ну полно слезы-то лить! – Она деловито подошла и подняла барышню с пола. – Эдак потоп устроите! Дайте-ка я помогу вам, барыня, – обратилась Матрена к Толкушиной. – Причешу вас да умою.

Пока Матрена хлопотала вокруг Ангелины Петровны, Софья и Нелидов совещались о том, как поступить дальше. Решено было немедля перевезти Толкушину во флигель, а Нелидов взялся вы-ступить посредником и нанести визит Тимофею Григорьевичу, уповая на благоразумие последнего. Ведь сейчас только его появление, его добрые слова могли привести несчастную в чувство.

Глава семнадцатая

Направляясь в контору Толкушина, Нелидов проклинал свою судьбу и одновременно дивился, что именно ему досталась эта жутковатая миссия спасителя женщины-самоубийцы. И почему никого не послал Создатель в тот миг, когда злополучная Саломея выбрала тот же путь? Нет, почему именно он? Какой тут тайный знак? Может быть, это знак того, что страшный рок отступил, с него снято неизвестное заклятье, и он снова может позволить себе любить? Нет, все это пустое, непонятное, недоступное его пониманию.

Однако надо же что-то говорить Толкушину. Господи, какая нелепая роль!

Тимофей Григорьевич встретил литератора с недоумением. Он оторвался от горы бумаг и посмотрел на него с выражением человека, которого отвлекают по мелочам от важного дела.

– А, Феликс Романович! Чего тебе? Виделись ведь третьего дня. Небось снова денег пришел просить, опять с Рандлевским выдумали нечто заковыристое, эдакое? Публику поразить хотите, как всегда?

Толкушин откинулся на спинку кресла и жестом пригласил гостя присесть.

– Публика действительно могла быть весьма поражена. Да, слава богу, этого не произошло. Но могло произойти. И, как ни удивительно, по вашей вине, мой друг! – Феликс старался говорить спокойно. Но Толкушин сразу напрягся, и его лицо стало покрываться краской.

– Да ты не тяни! Говори сразу, толком! Не в театре паузу держишь!

– Извольте! Ваша жена пыталась утопиться в Фонтанке нынче поутру.