Нелидов только и мог, что покачать головой. Что делать, не приходило ему на ум. Между тем Ангелина Петровна как-то вдруг быстро вся внутренне собралась, ушла к себе и возвратилась в шляпе, жакете и с ридикюлем в руках.

– Феликс Романович, вы так много для меня сделали, я вам бесконечно благодарна! Я жизнью вам обязана! Прошу вас о последней услуге, прикажите заложить лошадь и отвезти меня на станцию.

– Вы собрались в Петербург? – изумился Нелидов.

– Разумеется, – последовал спокойный ответ. – Я поеду в Петербург и буду рядом с ним.

– И вы простили его, вы простили после всего, что было? – Феликс потерял дар речи.

– Нет. О прощении речь, разумеется, не идет. Я не простила его и никогда, наверное, не прощу. Но он мой муж, и я должна быть рядом с ним. Быть может, я помогу ему, быть может, нет. Но я должна быть с ним.

– Но он не нуждается в вас, в вашей помощи и любви! Он предал вас!

– Нуждается. Только он сам еще этого не знает. Прошу вас, распорядитесь о лошади!

Софья, погруженная в переживания и опьяневшая от поцелуя, не сразу поняла, что происходит в доме, а когда поняла, ужаснулась и остолбенела. Значит, если Ангелина спешно покидает дом, то и ей пора собираться. И надо же такому случиться, что именно теперь, именно в такой день пришло это проклятое известие!

– Милая моя, я уезжаю, а ты не торопись возвращаться в Эн-ск. Задержись тут, – Толкушина обняла подругу и шепнула ей на ухо, – задержись тут на всю жизнь.

Софья же была так потрясена происходящим, что плохо осознавала, что делается вокруг.

Решено было, что Алтухова двинется из Грушевки через несколько дней, после неспешных сборов. Вещи Толкушиной пошлют багажом в столицу. Ехать в Петербург и Софье не следует, пока ситуация совершенно непонятна. А ехать ли Нелидову? Что будет с театром? Феликс казался растерянным. Одним словом, Ангелина обещала по прибытии выслать телеграмму, а вслед и письмо.

Стремительный отъезд Ангелины Петровны и обстоятельства, заставившие ее покинуть гостепри-имную Грушевку, снова погрузили Софью и Нелидова в величайшее уныние. Софья принялась готовиться к отъезду в Эн-ск. При этом она прислушивалась к каждому шагу за дверью, к каждому звуку в доме. Вот она собирается уехать, что будет дальше, совершенно непонятно. Объяснения не состоялось, но оно должно было произойти, непременно должно. После того, что случилось на веранде, он должен был сказать ей главные слова. Они не могут расстаться просто так! Или он сказал? Что там такое было про жен? Она не поняла, это шутка в его духе? Софья слонялась по комнате, перекладывала вещи и то и дело замирала около двери, ожидая, что вот-вот он войдет и скажет:

«Милая! Любимая, дорогая! Вам никуда не надо ехать! Теперь это ваш дом! Будьте в нем хозяйкой, будьте моей женой!»

– Ангел мой, ты сама не своя. Видать, все же простыла вчерась, – заметила Матрена, когда Софья в очередной раз замерла у окна. – Да что с тобой? Ты словно чумная, дитя мое!

– Матрена, я чувствую, что теперь решается моя судьба, – Софья бросила платье на кровать.

– Это ты о чем, милая? – Матрена уставилась на нее пытливым взором. – Уж не о барине ли мечтаешь? Не питай надежд, не витай в облаках, на землю, на землю спустись!

Но Софья уже не слышала слов верной няньки. Она выскочила из комнаты и стремительно побежала во двор, так как увидела из окна, что Нелидов седлает лошадь. За недолгое время, которое она прожила с ним под одной крышей, она многое узнала об этом человеке.