– Да нет, она не замужняя, но…

– У нее появился другой? Которого вы сразили на дуэли?

– Тот, кого я сразил, всего лишь пытался неудачно шутить по поводу женственности той особы, честь которой мне пришлось защищать.

– Прежде чем послать вас к дьяволу еще раз, штурман, позвольте последний вопрос.

– Валяйте.

– Вы что, неплохо фехтуете?

– В чем убедились многие. Поскольку считали моего противника одним из наиболее яростных и упрямых дуэлянтов.

– Ну-ну… – примирительно согласился Ирвин. – Как-нибудь на досуге испытаю. Но только для того, чтобы убедиться.

– Лучше не надо. Не стоит.

– Угроза?

– Наоборот, сэр. Давайте заключим своеобразное соглашение… Ни я, ни вы никогда не будем вызывать друг друга на дуэль. Все будем стараться решать мирным путем. Что способно укрепить дружбу лучше подобного договора?

– Трусите, значит?

– Вы не поняли меня, барон: я ведь говорил о дружбе, а не о храбрости и трусости, – укоризненно напомнил Констанций Грей и, первым спустившись по крутому склону холма, подставил руки, подстраховывая капитана на случай падения.

Едва моряки скрылись за ближайшим холмом, Вент подошел к раненому, и, широко расставив ноги, долго смотрел на него, судорожно сжимая торчавшую из-за ремня рукоятку ножа.

Бомбардир понимал, что он не может и дальше оставаться здесь, у него попросту не хватит на это терпения, не хватит мужества. Если Рольф не убил его здесь, значит, и на корабле убить тоже вряд ли решится. А ему, Венту, нужно выбраться отсюда. Во что бы то ни стало – выбраться!

Два месяца тому назад, нанимаясь на корабль, Рой Вент твердо решил, что это будет его последний рейс. К чему тянуть? Кое-что он сумел накопить и припрятать. На Барбадосе у него появилась женщина, вдова офицера, которая владела несколькими большими участками земли и небольшой фермой, расположенной всего в двух милях от порта. Вент уже прикинул, что дом – каменный, двухэтажный, с замкнутым двором, обрамленным такими мощными пристройками, словно это не обычный сельский дом, а настоящий форт, – он построит почти на самом берегу океана. Причем где-нибудь на далеком, пустынном берегу. И даже место более или менее подходящее присмотрел – в долине, между горой и двумя холмами, со всех сторон укрытой от ветров, тихой и плодородной.

– Я все еще жив? – в клочья изорвал сеть его мечтаний некстати оживший Самуэль.

– Жив, приятель, жив, – на корточках присел над ним Вент. – Только что-то не чувствуется, чтобы ты радовался этому благостному известию, студент, изгнанный из всех университетов Европы.

В свое время «студентом, изгнанным из всех университетов Европы», Самуэла нарек капитан. Что, однако, не мешало ему объявить изгнанника корабельным доктором.

– А где… все остальные? – раненый едва выговаривал слова. Они давались ему с трудом, болью и кровью. Каждое движение груди как бы заново вскрывало все еще не затянувшуюся рану. Его мучили жара и жажда, а жизнь неумолимо уходила вместе с кровью, которая все обильнее орошала повязку.

– Остальные уже мертвы. Остались только я и Грей. Ты ведь был в сознании, когда мы добрались до берега.

– Грей, говоришь? Он все еще жив? Припоминаю. Слава богу.

– Что это ты возрадовался, приятель?

– Он принесет мне еще немного воды.

– Вряд ли.

– Воды приносил Грей, он приносил… Теперь я хорошо припоминаю…

– Может, и приносил, но больше не принесет. Он ушел, твой Грей.