На нем не было кольчуги или хауберка, лишь плотная стеганая куртка, какие носили лучники, если не могли раздобыть ничего получше, но этот малый явно не был простым лучником. На это указывала золотая цепь на шее — знак отличия, приберегаемый для благородных. С луки его седла свисал видавший виды шлем, вмятин на котором было не меньше, чем шрамов на шкуре его коня. На поясе болтался меч в простых черных потертых ножнах, а на левом плече — щит с изображением черного топора на белом фоне. Кроме того, к его поясу был прикреплен свернутый в кольцо кнут.

— Среди шотландцев тоже попадаются лучники, — проворчал он, смерив Томаса недружелюбным взглядом, после чего посмотрел на Элеонору и добавил: — Есть у них и женщины.

— Я англичанин, — настойчиво повторил Томас.

— Мы все англичане, — решительно заявил отец Хобб, забыв, что Элеонора нормандка.

— Любой шотландец объявит себя англичанином, чтобы его не выпотрошили, — язвительно заметил краснолицый.

Два других всадника подались назад, явно опасаясь своего худощавого товарища, который схватился за кожаный кнут, развернул его и с небрежной ловкостью щелкнул им в воздухе, да так, что изогнувшийся змеей кончик просвистел примерно в дюйме от глаз Элеоноры.

— Она англичанка?

— Она француженка, — сказал Томас.

Всадник молча уставился на Элеонору. Кнут змеился, повинуясь движениям его руки. Воин видел перед собой красивую хрупкую девушку с золотистыми волосами и огромными испуганными глазами. Ее беременность пока не бросалась в глаза, и все в ее облике говорило об особенной утонченности.

— Какая разница, откуда она — из Шотландии, Уэльса или Франции? — проворчал краснолицый. — Она женщина. Кто перед тем, как сесть на лошадь, спрашивает, откуда она родом?

В этот момент его собственная, испещренная шрамами и худая лошадь, испуганная едким запахом гари, который донес порыв ветра, стала пятиться мелкими шажками. Она пятилась до тех пор, пока всадник не вонзил ей шпоры в бока с такой силой, что проткнул стеганую попону.

— Кто она, это неважно, — заключил тощий верзила, указывая на Элеонору рукоятью кнута, — а вот ты — явно шотландец.

— Я англичанин, — повторил Томас.

Подошла еще дюжина воинов со знаком Черного Топора. Они окружили пленников, тогда как остальные лучники и ратники продолжали глазеть на горевшие хижины, со смехом указывая на разбегавшихся из них крыс.

Томас вынул стрелу из чехла, и немедленно четыре или пять лучников, носивших знак Черного Топора, наложили стрелы на свои тетивы. Остальные ратники ухмылялись и выжидающе переглядывались. Похоже, они с нетерпением ожидали привычной потехи, но прежде чем она началась, один из пленников, малый с Алым Сердцем Дугласов, воспользовавшись тем, что его враги отвлеклись на Томаса, со всех ног припустил на север. Пробежать он успел не более двадцати шагов, а когда его схватили, тощий главарь, которого этот рывок к свободе немало позабавил, указал на одну из горевших хижин.

— Подогрейте ублюдка! — прозвучал приказ. — Дикон! Попрошайка! — обратился он к двум спешившимся ратникам. — Приглядите за этой троицей. Особливо, — он кивнул в сторону Томаса, — не спускайте глаз с этого малого.

Диконом звали того, что был помоложе, круглолицего, беспрестанно ухмыляющегося паренька. Его товарищ по прозвищу Попрошайка оказался здоровенным неуклюжим детиной, с физиономией, так заросшей густой бородищей, что между нею и спутанными, заскорузлыми волосами, выбивавшимися из-под обода проржавевшего шлема, удавалось различить только нос да глаза.