|
Пройдет тысяча лет или даже больше, но этот день настанет, и все расчеты будут сделаны верно. Может статься, тебе, как и Тони Амстердаму, было видение Бога, которое исчезло только на время. Удалилось, подумала она, но не пропало совсем. Быть может, где-то среди страшно выжженных нервных связей у тебя в голове, которые выжигаются все сильней и сильней — даже сейчас, когда я тебя обнимаю, — проявится искорка света и краски — проявится в какой-то замаскированной форме, неузнанная, чтобы своей памятью вести тебя все те жуткие годы, что у тебя впереди. Какое-то недопонятое слово — или мелочь, увиденная, но не осознанная. Кусочек звезды, затерянный в помойке этого мира который будет рефлекторно тебя направлять, пока не настанет тот день… но это будет очень нескоро. В действительности Донна и сама с трудом себе это представляла. Быть может, нечто из другого мира перемешанное с обыденным, все-таки явилось Бобу Арктуру, прежде чем все было кончено. Донне теперь оставалось только прижимать его к себе и надеяться.
Но когда, если им повезет, он снова это отыщет, начнется процесс распознавания образов. Процесс верного сопоставления в правом полушарии. Доступный для него даже на уровне подкорки. И путешествие, столь для него ужасное, столь дорого обошедшееся и очевидно бессмысленное, будет закончено. Свет засиял Донне в глаза. Прямо перед ней стоял мент с дубинкой и фонариком. — Не будете ли вы оба любезны встать? — предложил сотрудник. — И предъявить мне ваши удостоверения личности? Вы первая, мисс. Она отпустила Боба Арктура, который стал сползать вбок, пока не улегся на землю; он даже не сознавал присутствия мента, который поднялся к ним снизу, с проходящей там подсобной дороги. Достав из сумочки бумажник, Донна отозвала сотрудника в сторону, где Боб Арктур не мог их слышать. Несколько секунд мент в приглушенном свете фонарика разглядывал ее удостоверение, а потом заявил: — Вы тайный агент федеральных органов. — Тихо, — предупредила Донна. — Извините. — Мент вернул ей бумажник. — А теперь свалите, — велела Донна. На секунду мент посветил фонариком ей в лицо, затем повернулся и направился прочь; удалился он так же неслышно, как и подошел. Когда она вернулась к Бобу Арктуру, стало очевидно, что он так и не заметил присутствия мента. Теперь он уже почти ничего не замечал. Он едва замечал ее, не говоря уж о ком-то или о чем-то еще. На отдалении Донна расслышала отголосок того, как полицейская машина едет по глубоким колеям подсобной дороги. Несколько то ли сикарах, то ли ящерок копошилось в сухих сорняках вокруг них. Внизу был виден световой узор Трассы-91, но звук из такой дали не доносился. — Боб, — негромко позвала Донна. — Ты меня слышишь? Ответа не было. Все цепи намертво сплавились, подумала она. Сплавились и смешались. И никто уже не мог их разделить — как бы отчаянно там ни пытались. А там собирались пытаться. — Ну, давай же. — Она потянула его наверх, стараясь поднять на ноги. — Пора начинать. — Я не могу трахаться, — отозвался Боб Арктур. — У меня бен отвалился. — Нас ждут, — твердо сказала Донна. — Я должна тебя вписать. — Но что мне делать, если у меня бен отвалился? Меня что, все равно впишут? — Тебя впишут, — заверила Донна. Это требует величайшей мудрости, подумала она. Знать, когда применить несправедливость. Разве справедливость вообще способна привести жертву к тому, что надлежит? Как такое может случиться? Ибо на этом мире лежит проклятие, подумала Донна, и происходящее это только подтверждает. Вот оно, доказательство, прямо здесь. |
