— Ага, — сказал он, обеими руками сжимая кофейную чашку.

— Прикинь, каково быть разумным, но не живым. Видишь и даже что-то соображаешь, но не живешь. Только смотришь. Что-то узнаешь, но не живешь. Человек может умереть и существовать дальше. Порой то, что смотрит на тебя из чьих-то глаз, быть может, умерло еще в детстве. Оно там мертвое, но по-прежнему смотрит. На тебя смотрит не просто тело, в котором ничего нет; там что-то есть, но мертвое. Все смотрит и смотрит; оно не может перестать смотреть.

— Именно это и значит умереть, — подключился к беседе кто-то еще. — Когда ты не можешь перестать смотреть на то, что там перед тобой оказалось. На какую-нибудь чертову ерундовину, которая там прямо перед тобой. Когда ты ничего не можешь с этим поделать — типа выбрать там что-нибудь или изменить. Ты только можешь принять то, что там есть, как оно есть.

— Как бы тебе понравилось целую вечность глазеть на пивную банку? Быть может, не так и плохо. По крайней мере, нечего бояться.

Перед обедом, который им подавали в столовой, у них было время Понятий. Несколько Понятий записывалось разными сотрудниками на классной доске и обсуждалось.

Брюс сидел, сложив руки на коленях, наблюдая за полом и прислушиваясь к тому, как греется большой кофейник; тот вдруг принялся делать «буль-буль», и этот звук его напугал.

«Живые и неживые твари обмениваются свойствами».

Рассаживаясь в столовой на складных стульях, все это обсуждали. Похоже, они были знакомы с этим Понятием. Очевидно, каждое Понятие составляло часть образа мыслей «Нового Пути»; возможно, их запоминали, а затем снова и снова обдумывали. «Буль-буль».

«Устремление неживых тварей сильнее устремления живых тварей».

Они заговорили об этом. «Буль-буль». Шум кофейника становился все сильнее и все больше пугал Брюса, но он не двигался и не смотрел в ту сторону; просто сидел, где сидел, и слушал. Ему было трудно слушать, о чем они говорили — из-за кофейника.

— Мы накапливаем внутри себя слишком много неживого устремления. И обмениваемся… Черт, может, кто-нибудь сходит и посмотрит на этот проклятый кофейник, чего там с ним такое?

Последовал перерыв, пока кто-то ходил посмотреть на кофейник. Брюс сидел, глядя на пол и ожидая.

— Я снова это запишу. «Мы обмениваем слишком много пассивной энергии на окружающую действительность».

Они и это обсудили. Кофейник умолк, и они потопали наливать себе кофе.

— Хочешь кофе? — 1Ьлос за спиной, прикосновение. — Нед? Брюс? Как его? Брюс?

— Ага. — Он встал и последовал за ними к кофейнику. Дождался своей очереди. Они смотрели, как он кладет в чашку сливки и сахар. Потом наблюдали, как он возвращается к своему стулу — к тому же самому. Брюс убедился, что снова нашел стул, чтобы опять усесться и слушать дальше. Теплый кофе и пар вселяли в него добрые чувства.

«Активность не обязательно означает жизнь. Квазары активны. А медитирующий монах не неживой».

Брюс сидел, глядя на пустую чашку. Чашка была большая, фарфоровая. Перевернув ее, он обнаружил на донышке печатные буквы и растрескавшуюся глазурь. Чашка выглядела старой, и она была изготовлена в Детройте.

«Движение по кругу — самая мертвая форма вселенной».

Другой голос произнес:

— Время.

Он знал на это ответ. Время круглое.

— Да, пора сделать перерыв, но нет ли у кого-нибудь краткого финального комментария?

— Что ж, следовать по пути наименьшего сопротивления — таков закон выживания. Следовать, не вести.

Другой голос, постарше:

— Да, последователи переживают вождя.