— Гатька… — сзади меня раздался тихий голос Ратика. — Ну ты чего? Что в той бумажке такого важного? Ничего, что может стоить хоть одной твоей слезинки, — друг одним движением подтянул меня от окна и крепко прижал к себе. — Тебе очень не идет плакать, а вот когда ты улыбаешься, сразу на душе светлее становится. Ну-ка, где твоя улыбка? О, представляешь, твоя ямочка на правой щеке пропала — похоже кто-то переедает на ночь…

— Да иди ты! — я засмеялась и повернулась к окну задом, к братьям передом. — Дочитал? Теперь отдай письмо мне.

Рид, выглядевший непривычно растерянным и хмурым, протянул мне листок, и я сразу передала его Ратмиру. Тот неуверенно посмотрел на бумагу, затем на меня.

— Да читай уж, — я вытерла остатки слез ладонью и снова отвернулась, — сама не знаю, что на меня такое нашло, я всё равно за этим и пришла. Поделиться хотела…

Рид хмыкнул и пробасил:

— Хорошенький подарочек на совершеннолетие. И это нормально плакать, когда в день рождения тебе такое письмо присылают. Я бы ей за это послание руки-то подкрутил… Еще и хвастается, что дело любимое нашла, а тебе какая польза с того? Лучше бы золотишка прислала или хоть тряпок каких новых, как ты любишь.

Старший брат Ратика одним движением развернул меня к себе и, поддев рукой подбородок, заставил смотреть на него:

— Ты, главное, пойми, Гатька, матери не бросают своих детей от того, что у них цвет глаз похож на отцовский! Я имею в виду настоящих матерей, таких как наша, как Хеска твоя, как тысячи других… В горе и радости они рядом, понимаешь? А эта твоя Мария — просто зацикленная на себе истеричка и сво…

— Рид! — Ратмир ознакомился с содержанием письма:-) и вовремя прервал брата. — Всем и так понятно, кто такая эта неженка, и надо было додуматься исповедаться дочери в такой день! Да еще как выкрутила, вроде как сама ты и виновата, что мамка бросила — долго рожалась, цвет глаз поменяла, еще и смотрела (просто кошмар!!!) с любовью! Просто всё назло ей делала. Хорошо, хоть не притопила тебя перед уходом от избытка чувств…

Я усмехнулась. Как всегда, наши с Ратиком мысли совпадали.

— Идем, смоем с тебя всю печаль! Предлагаю махнуть на речку, в такую жару дома сидеть вообще не охота! — друг схватил все еще горестно вздыхающую меня за руку и потянул за собой, постоянно болтая на ходу: — Вот окунемся пару раз, и всё придет в норму! Вода — она, знаешь, всё-всё лечит, только главное не увлекаться! А то, слышала, Потап вчера снова чуданул? Напился, зараза, браги и ну нырять на спор, то с одного обрыва, то с другого! Так и до отшиба дело дошло, нырнул он оттуда за пятак серебрушек, не рассчитал, как всегда, и об булыжники головой тюк!

Я всплеснула руками и скривилась:

— Помер?

— Кто, Потап? Ты что, забыла, как этот детина выглядит? Булыжники вдребезги разлетелись, а у него легкое сотрясение, да глаз один снова бегать начал сам по себе. Да и это скоро пройдет! Батя у него знатный оборотень был, тоже сил немерено…

— А где его отец сейчас?

— Как где? На железных островах, срок мотает. И было бы за что! В завязке лет десять был, а потом в Мастивир, столицу людей, поехал на ежегодную ярмарку, да там и сорвался. Напился до чертиков и в драку полез с оборотнями чистокровными, силушку им свою хотел доказать.