Покончив с бритьём, Василий Александрович облачился в чистый костюм с накрахмаленной рубашкой и сразу же приобрёл вид человека уверенного в себе, чем несказанно порадовал Шумилова. До полудня, когда ожидался приезд Яковлева, оставалось ещё некоторое время, и молодые люди решили пройтись по парку. День уже разгулялся, вовсю светило солнце, хотя и нежаркое, но ободряющее, так что в плащах замёрзнуть было решительно невозможно.

Шумилов испытывал некоторые колебания относительно того, рассказывать ли Соковникову о своих подозрениях в отношении Базарова. Несмотря на желание выложить все свежие новости, он всё же удержался от преждевременных заявлений. Поэтому разговор в парке носил характер дружеской беседы на самые общие темы, в основном о здоровье и тлетворном влиянии на оное северного питерского климата. Соковников принялся жаловаться на сырой воздух и скверную воду как самый настоящий петербуржец.

— За те две недели, что безвылазно сижу здесь, я уже всё понял про погоду в столице, — вздыхал он. — Насколько же здоровее я чувствую себя в центральной России! Не смогу я тут жить — уеду как только закончу все эти дела с наследством, продам или погашу векселя. Вот соберу деньги и — уеду.

— Решение правильное, — согласился с ним Шумилов. — Ежели душа не принимает местный климат, так и нечего себя понуждать. Я в последний год тоже стал себя намного хуже чувствовать: какое-то сипение в лёгких появилось, по ночам потливость пробивает, боюсь, дело к чахотке идёт. Надо бы и мне на юг податься, я ведь человек южный, казак, из Ростова.

Яковлев Прокл Кузьмич, которого они оба ждали, показал себя человеком обязательным — приехал за три минуты до полудня. Весь его облик сразу же вызвал в Шумилове резкую неприязнь: пожилой купец оказался из категории тех людей, для которых в русском языке существует определение «живчик». Худенький, горбатенький, весь какой-то сморщенный, но при этом чрезвычайно подвижный и даже суетливый, он воровато оглядывался по сторонам и желчно улыбался. Одет Яковлев был по-купечески, в длинный сюртук с фалдами от талии, в начищенных сапогах, простой бязевой косоворотке. Из нагрудного кармана сюртука выглядывал уголок белого платка — неотъемлемый атрибут внешнего облика скопца; кроме того, и косоворотка его имела белый цвет. Скопцы чрезвычайно любят всё белое, считая, что белизна одежд символизирует чистоту их душ и помыслов.

Купец заявился не один — его сопровождал крупный, массивный, но без брюха, мужчина, чуть ли не в два раза бОльший его телом. Такому впору с кистенём выходить на дорогу. Весь его облик дышал телесной крепостью, природной мощью самца в расцвете сил. Как и Яковлев, мужчина этот имел скопческие атрибуты: белый платок, зажатый пальцами левой руки, и белую же косоворотку.

Приехавшие как раз выгружались перед террасой из экипажа, когда Соковников и Шумилов подошли к ним со стороны парка.

— А-а, Василий Александрович, — осклабился Яковлев, — мы-с, как и обещали, подъехали к вам о деле переговорить.

— Что ж, Прокл Кузьмич, почему бы нам не поговорить, коли у вас дело есть, — Соковников приглашающе указал на дверь в дом. — Пожалуйте, гостем будете…

Они прошли в залу и стали друг напротив друга, буквально в паре шагов, на расстоянии чуть больше вытянутой руки. Яковлев со своей ехидной улыбочкой на губах поинтересовался:

— Что ж это вы, Василий Александрович, и сесть не предложите?

— Не предложу, Прокл Кузьмич. Дабы вас не задерживать и не располагать к длинным разговорам.

— Может, оно и правильно, — легко согласился купец, — А кто это с вами?

Он перевёл взгляд на Шумилова.

— Это поверенный в моих делах Шумилов Алексей Иванович, — спокойно объяснил Соковников.