При этих словах Домна подняла на Шумилова глаза, да так и замерла — с открытым ртом и остановившимся взглядом. «Как же это пятьдесят..! …тысяч! …Пятьдесят?!» — наконец, выдавила она из себя и замолкла, точно впав в ступор. Алексей же, довольный достигнутым результатом, продолжил напирать, делая вид, будто не замечает странной реакции собеседницы на свои слова:

— Неужели сие для вас новость? Как, неужели он вам не сказал? Даже полусловом не обмолвился? А мне-то, признаюсь, говорил, что даже и не знает, куда можно потратить такую сумму. Вот вы ему насчёт квартирки и присоветуйте…

Домна смотрела перед собой остекленевшими глазами — такой невидящий взгляд бывает обычно у захваченных врасплох навязчивой мыслью людей. Потом она как бы встрепенулась, глянула по сторонам:

— А вы точно знаете, господа, о чём говорите?

— Про пятьдесят тысяч? — уточнил Шумилов. — Уж не сомневайтесь, собственными глазами видел бумагу и слышал, как её зачитывал нотариус.

Женщина помрачнела, губы её скорбно сжались:

— Вот значит как… Значит, пятьдесят тысяч… Подумать только!

— Интересная новость, правда? — полюбопытствовал Иванов. — Да только вы, Домна Казимировна, как будто бы и не рады?

— А чего же радоваться-то? когда узнаешь, что сродственник твой мошенник и каналья… так и радоваться нечему! Мне-то он сказки рассказывал про то, что денег, дескать, у него нет, хозяин, дескать, жалованье задерживает.

Вдруг, словно осенённая какой-то новой мыслью, она повернулась к Иванову, глянула на него пронзительно, торопливо заговорила:

— Он приезжал третьего дня, совсем неожиданно. Обычно-то он ездил только по воскресеньям, пока хозяин в церкву ходил молиться, а тут посреди недели явился, поздно вечером уже. Говорит, меня на службу молодой племянник хозяина берёт и хочет, чтобы я его в скором времени сопровождал за границу…

— За границу Василий Александрович не собирается, — заметил Шумилов. — Он ещё долго будет в столице сидеть, деньги дядюшки по сусекам собирать. Так что отлучаться ему покуда никак нельзя.

— Да я сама это понимаю, не думайте, что дура, — усмехнулась женщина. — А мне-то Володька говорит, будто, мол, уеду в скором времени, но ты, дескать, не волнуйся, я денег на прожитие оставлю.

Она запнулась и после короткого молчания, продолжила:

— Смотаться, значит, решил, а меня с Настькой бросить. Н-да, хорош гусь, хорош родственничек! А я-то поверила! Вот дура! Ведь знала же, что шельмец, и душа моя всегда к нему не лежала… — она мстительно поджала губы. — Ай пройдоха, ай изверг! Стало быть, себе дорогу в Карлсбад нарисовал, а меня тут бы бросил мыкаться с Настькой, с хлеба на воду перебиваться. Ведь так и живём, лишнего куска не съешь, лишнего полена в печку бросить не моги! — она горестно поднесла платок к глазам и вдруг встрепенулась. — А вам-то чего надобно?

— Скажите, Домна Казимировна, — с официальными нотками в голосе обратился к женщине Иванов. — Владимир Викторович оставил вам на сохранение что-то типа свёртка, пакета или шкатулки?

Домна недоверчиво смотрела на гостей, пытаясь понять, куда они клонят и отчего задают такие вопросы. Сложные, видать, чувства боролись в душе женщины — она страшилась подвоха и одновременно с этим боялась сделать неверный шаг, хотела отомстить хитрому родственнику и сама же этого опасалась. Причём, уже по её молчанию Шумилов понял, что она действительно хранит нечто важное, полученное от Базарова, и задача, таким образом, сводилась лишь к тому, чтобы заставить её выдать тайник.