После обеда царь призвал к себе стрелецкого голову Брянцева:

— Федор, выставь на ночь караулы у гусарских казарм.

— А они что? Безоружны? Сами себя укараулить не могут?

— Да нет, боятся, как бы ночью на них чернь не нагрянула. Мне докладывают, народ взбудоражен, обозлен на них.

— А к немецким казармам не надо ставить?

— Нет. Это народ серьезный, никого не обижали.

— До какого часу велишь держать посты у казарм?

— Да как рассветет, можешь снимать.

Брянцев ушел распоряжаться, а царь отправился на половину жены и пробыл у нее до ночи. Вернулся к себе поздно и обнаружил, что нет постельничего, позвал из соседней комнаты Басманова:

— Петр Федорович, где Безобразов?

— Не знаю, государь, он и не появлялся.

— Вот обормот, завтра явится, всыплю плетей. Не иначе у какой-нибудь девки застрял.

Безобразов ночевал у Шуйского, помирать вместе с другом детства Иван не хотел. Именно он и рассказал Шуйскому о расположении внутренних постов во дворце, их вооружении и времени смен. И он же подал мысль, как отсечь самозванца от народа.

— Как же ты решился, Иван, изменить ему?

— Надоело брехню его слушать, Василий Иванович. Я-то ведь знаю, откуда этот «царь» вылупился.

— Не вспоминали за далекое детство?

— Что вы, князь? Петька Бугримов вспомнил, так мигом в петлю угодил.

Еще не всходило солнце, когда Скопин-Шуйский провел через Сретенские ворота в город две сотни новгородцев, сказав приворотной страже, что действует по приказу царя, дабы усилить охрану. Кто ж не поверит царскому меченоше?

Царь, как обычно, встал рано, Басманов доложил ему, что все спокойно, ничего не случилось.

— А как у гусарских казарм? Не было столкновений?

— Нет, государь, все нормально.

— Ну и слава Богу.

Дмитрий прошел по дворцу, остановился у дверей царицы, прислушался, там было тихо. «Спит солнышко мое», — подумал с нежностью и пошел вниз. Вышел на крыльцо, встретил дьяка Власьева.

— Ну что, Афанасий, хорош денек? А?

— Хорош, государь, — согласился дьяк. — На небе ни тучки.

И в это время ударил колокол на Ильинской церкви.

— Что это? К чему? — спросил Дмитрий.

— Где-то загорелось, наверно, — предположил Власьев. — Москве это не в диво.

К ильинским колоколам добавились еще и еще. Царь воротился во дворец, встретив Басманова, сказал ему:

— Петр Федорович, узнай, что там случилось, где горит?

Новгородцев, вооруженных до зубов, встретили на Красной площади Шуйские и Голицыны. И сразу же во главе их направились к Фроловским воротам. Узнав едущих в Кремль князей, стрельцы не посмели их остановить, а когда на них бросились новгородцы, то тут же и разбежались. Захватив Фроловские ворота, заговорщики тут же побежали окружать дворец.

— Чтобы и мышь не выскочила, — командовал Василий Голицын и, повернувшись к брату, сказал: — Иван, сыпь к Марфе, спроси ее с пристрастием, что это сын ее или нет?

Василий Шуйский повернул коня назад на площадь, и прямо в проезде его схватил за стремя дьяк Осипов. Глаза у дьяка горели лихорадочно.

— Василий Иванович, сполох гудит, сейчас и великий ударит.

— Молодец, Тимофей, — похвалил Шуйский.

— Василий Иванович, благослови на подвиг. — У Осипова блеснул в руке нож. — Там столько охраны, они могут не пробиться до него. Я пройду все пять дверей, меня знают.