|
Зачем гроссмейстер старательно пытается поставить в безвыходное положение, именуемое «мат», белого короля по ту сторону доски? При этом великолепно зная, что завтра с таким же азартом будет «матовать» короля черного, которого сейчас самоотверженно защищает. На самом же деле глубокое отвращение у него вызывает плохо выбритый тип, сидящий напротив, нагло вообразивший, что имеет право претендовать на оспариваемый во время этого матча титул. А что касается так называемой «справедливости», «восстановления исторической правды», «ленинских норм» или, наоборот, «замшелого самодержавия» времен Александра Третьего и Победоносцева, такие вещи Шульгина совершенно не интересовали. Не Господь Бог он – и никогда себя за такого не держал – пытаться решать за давно отживших людей их проблемы, которые они сами себе и создали, кто – не поддержав белых, кто, наоборот, – поддержав красных. Все они прожили отпущенный им век, радуясь судьбе или проклиная ее же, кое-кого Сашка еще успел застать живыми, большинство умерло раньше, но в любом случае их друг с другом ничего не связывало. Он не мог, в отличие от героев фантастических романов, сослаться на то, что поставлен в условия безальтернативного выбора. И действует, мол, «по крайней необходимости». Не было таковой. За исключением самого первого момента, все остальное – плоды его личного выбора. Такого, какой он сделал. Смешно горевать добровольцу, своей волей пошедшему на фронт, что вдруг стало страшно и захотелось вернуться домой, к уютному свету лампы, вкусному ужину и теплой постели. Или альпинисту, зависшему на скальной стенке восточного склона Эвереста. Раньше думать нужно было, а сейчас выкручивайся, как знаешь. И тут же наступило, наконец, холодное спокойствие. Чего он и добивался. Известный психологический прием. Исчерпать собственные доводы «против» и остаться при тех «за», от которых уже никуда не деться. «Времена не выбирают, в них живут и умирают». А Шестаков, что же Шестаков? На некоторое время ему придется как бы и умереть. Что он там чувствует «внутри себя», Сашке понять не дано. Его эмоциональная составляющая вовне не выходит. Страдает он там, радуется, что кто-то за него решает его проблемы, или в силу особенностей взаимодействия «драйвера» и «реципиента» не ощущает вообще ничего, Шульгину не известно. По крайней мере, ему сейчас лучше, чем если бы он остался наедине с собой. И органами пролетарской диктатуры. Сашка встал, прошел к холодильнику, налил себе стакан шипящего «Боржома», с удовольствием выпил. Мозги-то у них с наркомом разные, а биохимия общая. А теперь невредно и самому поспать. Ход сделан, ответ за партнером. Лег, с головой укрылся тонким покрывалом, чтобы отвлечься от всего, начал представлять себе туманный дождливый день, бетонный пирс и пришвартованную к нему яхту «Призрак», на которой они с Андреем собрались отправиться в далекие южные моря. И тут он вдруг вспомнил, сразу, будто очередную завесу раздернули, абсолютно все. Годы, прожитые им, никем другим, после возвращения в Замок с пленной Сильвией, переход на «Валгалле» в Крым двадцатого года с попутным заходом в Стамбул и вербовкой там Басманова и всего батальона, Каховку, Москву и все-все-все вообще, включая визит в 2056 год, в Австралию и ростокинскую Россию. И предыдущее возвращение памяти в одесских катакомбах. И что же теперь? С одной стороны, свалился с сердца тяжелый камень. |
