|
Слегка даже издевательски, выпитое совместно с Лихаревым количество вполне оправдывало подобное изменение качества. – Я же старый моряк, Валентин. Ходовые вахты, подменяя сигнальщиков, стоял. В том и задача, и смысл – непрерывно наблюдая за флагманом, не упустить момента смены курса, желательно даже предвидеть сей маневр, заблаговременно к нему подготовиться. Тут есть масса профессиональных секретов. Одним учат, другие постигаются интуитивно. Вам не понять. Допустим, засек ты в бинокль, что суета на мостике флагмана усилилась, коллеги-сигнальщики к ящикам с флажками побежали… Тут же и докладываешь вахтенному начальнику, так, мол, и так, вашбродь, господин лейтенант, сейчас чтой-то будет, и не изволите ли ручки на машинный телеграф возложить да мателота[9 - Мателот – в данном случае следующий в кильватере корабль, хотя вообще «мателотом» называется любой соседний из состава эскадры, спереди, сзади, справа или слева.] предупредить, чтоб не зевал… Таким образом. А уж кто из нас этим сигнальщиком будет… – Согласен с вами, Григорий Петрович. Обстановка покажет. Будем присматриваться. А сейчас, тоже следуя вашим рекомендациям, давайте свернем застолье да придавим минут по триста. – Целиком присоединяюсь. Добрых вам снов, Валентин Валентинович. За истекшую неделю Шульгин настолько освоился в роли «драйвера» подчиненной личности, что без всякого труда перенацелил дозу алкоголя, уже преодолевшую гематоэнцефалический барьер, на шестаковскую составляющую и погрузил ее в глубокий, здоровый сон. Вообще присутствие внутри черепной коробки «напарника» его никак не затрудняло, контролировать «реципиента» было не труднее, чем управлять мотоциклом на гладкой дороге. Или не впускать в сознание словарный запас и грамматические конструкции всех известных тебе языков, когда требуется говорить и писать именно на русском. Просто сейчас ему требовалось поразмышлять о таких вещах, знать о которых Григорию Петровичу не следовало. Даже не в силу их крайней секретности, а просто чтобы они не засоряли основной формат наркомовской натуры. Сашке он нужен именно в собственном качестве. Как источник подлинной, здешней информации, эмоциональной модели поведения, присущей только Шестакову моторики, динамических стереотипов, спонтанных реакций. Если он начнет хоть насколько-то отождествлять себя с Шульгиным да, упаси бог, в острые моменты сверяться с его, а не своими чувствами и знаниями, вполне можно проколоться так, что костей не соберешь. Шестаков _ушел_, и Шульгин ощутил себя словно в знакомой комнате, из которой вынесли мебель. Гулко и просторно. Итак. Из чего следует исходить? Он снова разобрал по минутам содержание двух последних суток, от подготовки к проникновению в наркомат и до прощания с Антоном.[10 - См. «Бои местного значения».] Здесь следует обратиться к опыту Робинзона Крузо, затеявшего инвентаризацию собственных чувств, плюсов и минусов положения, в котором оказался. Разделил, помнится, страницу на две колонки, над одной написал «Худо», над другой – «Хорошо». И, соответственно, разложил те и иные моменты по принадлежности. Вот и мы пойдем аналогичным путем. Что в минусе? _Потеря_собственного_тела,_друзей,_времени._ Абсолютное одиночество в эпохе, мало приспособленной для жизни уважающего себя человека. Материально тоже не слишком, но это ладно, при некоторой изворотливости и соответствующем социальном статусе устроиться можно и здесь. |
